Элементы фольклора в современной поэзии. Понятие фольклора, виды и классификация

Фольклор как особый вид искусства представляет собой качественно своеобразный компонент художественной литературы. Он интегрирует культуру социума определенной этнической принадлежности на особом витке исторического развития общества.

Фольклор неоднозначен: в нем проявляется и безграничная народная мудрость, и народный консерватизм, косность. В любом случае фольклор воплощает высшие духовные силы народа, отражает элементы национального художественного сознания.

Сам термин «фольклор» (от английского слова folklore - народная мудрость) – распространенное в международной научной терминологии название народного творчества. Этот термин впервые был введен в 1846 году английским археологом У. Дж. Томсон. Как официальное научное понятие впервые принят английским фольклорным обществом (Folklore Society), основанным в 1878 году. В 1800-1990 годы термин входит в научный обиход во многих странах мира .

Фольклор (англ. folklore - «народная мудрость») - народное творчество, чаще всего именно устное; художественная коллективная творческая деятельность народа, отражающая его жизнь, воззрения, идеалы; создаваемые народом и бытующие в народных массах поэзия (предание, песни, частушки, анекдоты, сказки, эпос), народная музыка (песни, инструментальные наигрыши и пьесы), театр (драмы, сатирические пьесы, театр кукол), танец, архитектура, изобразительное и декоративно-прикладное искусство.

Фольклор – это творчество, для которого не требуется никакого материала и где средством воплощения художественного замысла является сам человек. Фольклор имеет ясно выраженную дидактическую направленность. Многое с нем создавалось специально для детей и было продиктовано великой народной заботой о молодежи – своем будущем. «Фольклор» обслуживает ребенка с самого его рождения.

Народная поэзия раскрывает самые существенные связи и закономерности жизни, оставляя в стороне индивидуальное, особенное. Фольклор же дает им самые главные и простые понятия о жизни и людях. Он отражает общеинтересное и насущное, то, что затрагивает всех и каждого: труд человека, его взаимоотношение с природой, жизнь в коллективе.

Значение фольклора как важной части в воспитании и развитии в современном мире общеизвестно и общепризнано. Фольклор всегда чутко отзывается на запросы людей, будучи отражением коллективного разума, накопленного жизненного опыта.

Основные признаки и свойства фольклора:

1. Бифункциональность. Каждое фольклорное произведение органическая часть жизнедеятельности человека и обусловлено практической предназначьностью. Оно ориентировано на определенный момент народной жизни. Например, колыбельная песня – она поется, чтобы успокоить, усыпить дитя. Когда ребенок засыпает, песня прекращается – в ней больше нет необходимости. Так проявляется эстетическая, духовная и практическая функция колыбельной песни. Все взаимосвязано в произведении, красоту нельзя отделить от пользы, пользу от красоты.

2.Полиэлементность. Фольклор полиэлементен, поскольку очевидны его внутренние многообразие и многочисленные взаимосвязи художественного, культурно – исторического и социально – культурного характера.

Не каждое фольклорное произведение включает все художественно – образные элементы. Есть и такие жанры, в которых их минимальное количество. Исполнение фольклорного произведения – это целостность творческого акта. Среди множества художественно – образных элементов фольклора выделяют, как основные словесные, музыкальные, танцевальные и мимические. Полиэлементность проявляется при проведении мероприятия, например, «Гори, гори ясно, чтобы не погасло!» или при изучение хоровода – игры «Бояре», где происходят движения ряд на ряд. В этой игре взаимодействуют все основные художественно – образные элементы. Словесный и музыкальный проявляются в музыкально – поэтическом жанре песни, исполняемом одновременно с хореографическим движением (танцевальный элемент). В этом проявляется Полиэлементность фольклора, его изначальный синтез, называемый синкретизмом. Синкретизм характеризует взаимосвязь, целостность внутренних компонентов и свойств фольклора.

3.Коллективность. Отсутствие автора. Коллективность проявляется и в процессе создания произведения, и в характере содержания, которое всегда объективно отражает психологию многих людей. Спрашивать, кто сочинил народную песню, все равно, что спрашивать, кто сочинил язык на котором мы говорим. Коллективность обусловлена в исполнении фольклорных произведений. Веди некоторые компоненты их форм, например, припев, предполагают обязательное включение в исполнение всех участников действия.

4.Бесписьменность. Изустность передачи фольклорного материала проявляется в бесписьмености форм передачи фольклорной информации. Художественные образы и навыки передаются от исполнителя, художника к слушателю и зрителю, от мастера к ученику. Фольклор – творчество устное. Оно живет только в памяти людей и передается в живом исполнении «из уст в уста». Художественные образы и навыки передаются от исполнителя, художника к слушателю и зрителю, от мастера к ученику.

5.Традиционность. Многообразие творческих проявлений в фольклоре только внешне кажется стихийным. На протяжении длительного времени складывались объективные идеалы творчества. Эти идеалы становились теми практическими и эстетическими эталонами, отступления от которых было бы нецелесообразным.

6.Вариативность. Варьирование сеть один из стимулов постоянного движения, «дыхания» фольклорного произведения, а каждое фольклорное произведение всегда как бы вариант самого себя. Фольклорный текст оказывается незаконченным, открытым для каждого следующего исполнителя. Например, в хороводной игре «Бояре» дети движутся «ряд на ряд», а шаг может быть разным. В одних местах это обычный шаг с акцентом на последнем слоге строки, в других – шаг с притопом на последних двух слогах, в - третьих – это переменный шаг. Важно донести до сознания мысль, что в фольклорном произведении сосуществуют создание – исполнение и исполнение – создание. Вариативность можно рассматривать как изменяемость художественных произведений, их неповторяемость при исполнении или иной формы воспроизведения. Каждый автор или исполнитель дополнял традиционные образы или произведения собственным прочтением или видением.

7. Импровизационность – это особенность фольклорного творчества. Каждое новое исполнение произведения обогащается новыми элементами (текстовыми, методическими, ритмическими, динамическими, гармоническими). Которые привносит исполнитель. Любой исполнитель постоянно вносит в известное произведение свой собственный материал, что способствует постоянному развитию, изменению произведения, в ходе которого выскристализовывается эталонный художественный образ. Тем самым фольклорное представление становится результатом многолетнего коллективного творчества.

В современной литературе распространенной является расширительная трактовка фольклора как совокупности народных традиций, обычаев, воззрений, верований, искусств.

В частности, известный фольклорист В.Е. Гусев в книге «Эстетика фольклора» рассматривает данное понятие как художественное отражение действительности, осуществляемое в словесно – музыкальных, хореографических и драматических формах коллективного народного творчества, выражающих мировоззрение трудящихся масс и неразрывно связанных с жизнью и бытом . Фольклор – сложное, синтетическое искусство. Нередко в его произведениях соединяются элементы различных видов искусств – словесного, музыкального, театрального. Его изучают разные науки – история, психология, социология, этнография. Он тесно связан с народным бытом и обрядами. Неслучайно первые русские ученые подходили к фольклору широко, записывая не только произведения словесного искусства, но и фиксируя различные этнографические детали и реалии крестьянского быта.

К основным аспектам содержания народной культуры можно отнести: мировоззрение народа, народный опыт, жилище, костюм, трудовую деятельность, досуг, ремесла, семейные отношения, народные праздники и обряды, знания и умения, художественное творчество. Следует отметить, что как любое другое общественное явление, народная культура обладает специфическими чертами, среди которых следует выделить: неразрывную связь с природой, со средой обитания; открытость, воспитательный характер народной культуры России, способность к контакту с культурой других народов, диалогичность, самобытность, цельность, ситуативность, наличие целенаправленного эмоционального заряда, сохранение элементов языческой и православной культуры.

Традиции и фольклор являются богатством, выработанным поколениями и передающим в эмоционально-образной форме исторический опыт, культурное наследие. В культурно-творческой сознательной деятельности широких масс сливаются в едином русле народные традиции, фольклор и художественная современность.

К основным функциям фольклора относятся религиозно – мифологические, обрядовые, ритуальные, художественно – эстетические, педагогические, коммуникативно – информационные, социально – психологические.

Фольклор очень многообразен. Существует традиционный, современный, крестьянский и городской фольклор.

Традиционный фольклор – это те формы и механизмы художественной культуры, которые сохраняются, фиксируются и передаются от поколения к поколению. В них запечатлены универсальные эстетические ценности, которые сохраняют свою значимость вне конкретно – исторических социальных изменений.

Традиционный фольклор делится на две группы – обрядовый и необрядовый.

К обрядовому фольклору относятся:

· календарный фольклор (колядки, масленичные песни, веснянки);

· семейный фольклор (свадебные, родильные, похоронные обряды, колыбельные т.д.),

· окказиональный фольклор (заговоры, заклички, заклинания).

Необрядовый же фольклор делится на четыре группы:

· фольклор речевых ситуаций (пословицы, поговорки, загадки, дразнилки, прозвища, проклятия);

· поэзия (частушки, песни);

· фольклорная драма (театр Петрушки, вертепная драма);

· проза .

К фольклорной поэзии относятся: былина, историческая песня, духовный стих, лирическая песня, баллада, жестокий романс, частушка, детские стихотворные песни (стихотворные пародии), садистские стишки. Фольклорная проза опять же делится на две группы: сказочную и несказочную. К сказочной прозе относятся: сказка (которая, в свою очередь, бывает четырёх типов: волшебная сказка, сказка о животных, бытовая сказка, кумулятивная сказка) и анекдот. К несказочной прозе относятся: предание, легенда, быличка, мифологический рассказ, рассказ о сне. К фольклору речевых ситуаций относятся: пословицы, поговорки, благопожелания, проклятия, прозвища, дразнилки, диалоговые граффити, загадки, скороговорки и некоторые другие. Существуют и письменные формы фольклора, такие как письма счастья, граффити, альбомы (например, песенники).

Обрядовый фольклор – это фольклорные жанры, исполняемые в рамках различных обрядов. Наиболее удачно, на мой взгляд, дал определение обряду Д.М. Угринович: «Обряд – это определенный способ передачи новым поколениям определенных идей, норм поведения, ценностей и чувств. От других способов такой передачи обряд отличает его символическая природа. В этом его специфика. Обрядовые действия всегда выступают как символы, воплощающие в себе те или иные социальные идеи, представления, образы и вызывающие соответствующие чувства». Произведения календарного фольклора приурочены к народным ежегодным праздникам, имевшим земледельческий характер.

Календарные обряды сопровождались специальными песнями: колядками, масленичными песнями, веснянками, семицкими песнями и т.д..

Веснянки (заклички весенние) - обрядовые песни заклинательного характера, сопровождающие славянский обряд кликания весны.

Колядки – это песни новогоднего содержания. Исполнялись во время святок (с 24 декабря по 6 января), когда шло колядование. Колядование – хождение по дворам с песнями колядок. За эти песни колядовщики вознаграждались подарками – праздничным угощением. Основной смысл колядки – величание. Колядовщики дают идеальное описание дома величаемого. Оказывается, перед нами не обычная крестьянская изба, а терем, вокруг которого «стоит железный тын», «на каждой тычинке по маковке», а на каждой маковке «по золотому венцу». Подстать этому терему и проживающие в нем люди. Картины богатства не реальность, а желаемое: колядки выполняют в какой-то мере функции магического заклинания.

Масленица – народный праздничный цикл, сохранившийся у славян с языческих времён. Обряд связан с проводами зимы и встречей весны, продолжающийся целую неделю. Празднование совершалось по строгому распорядку, что отразилось на названии дней масленичной недели: понедельник - «встреча», вторник - «заигрыш», среда - «лакомка», четверг - «разгул», пятница - «тещины вечера», суббота - «золовкины посиделки», воскресение - «проводы», конец масленичного веселья.

Масленичных песен дошло немного. По тематике и назначению они делятся на две группы: одна связана с обрядом встречи, другая - с обрядом проводов («похорон») Масленицы. Песни первой группы отличает мажорный, жизнерадостный характер. Это, прежде всего, величальная песня в честь Масленицы. Песни, сопровождающие проводы Масленицы, имеют минорную тональность. «Похороны» Масленицы означали проводы зимы и заклинание, приветствие наступающей весны.

Семейно-бытовые обряды предопределены циклом человеческой жизни. Они подразделяются на родильные, свадебные, рекрутские и похоронные.

Родильные обряды стремились оградить новорожденного от враждебных мистических сил, а также предполагали благополучие младенца в жизни. Совершалось ритуальное омовение новорожденного, здоровье заговаривалось различными приговорами.

Свадебный обряд. Он представляет собой своеобразный народный спектакль, где расписаны все роли и даже есть режиссеры - сват или сваха. Особенная масштабность и значительность этого обряда должна показать значение события, проиграть смысл происходящей перемены в жизни человека.

Обряд воспитывает поведение невесты в будущей супружеской жизни и воспитывает всех присутствующих участников обряда. Он показывает патриархальный характер семейной жизни, ее уклад.

Похоронные обряды. Во время похорон исполнялись различные обряды, которые сопровождались специальными похоронными причитаниями. Похоронные причитания правдиво отражали жизнь, бытовое сознание крестьянина, любовь к умершему и страх перед будущим, трагическое положение семьи в суровых условиях.

Окказиональный фольклор (от лат. occasionalis – случайный) – не соответствующий общепринятому употреблению, носящий индивидуальный характер.

Разновидностью окказионального фольклора являются заговоры.

ЗАГОВОРЫ – народнопоэтическая заклинательная словесная формула которой приписывается магическая сила.

ЗАКЛИЧКИ – обращение к солнцу и другим явлениям природы, а также к животным и особенно часто - к птицам, которые считались вестниками весны. Притом силы природы почитались как живые: к весне обращаются с просьбами, желают её скорейшего прихода, на зиму сетуют, жалуются.

СЧИТАЛКИ – вид детского творчества, небольшие стихотворные тексты с чёткой рифмо-ритмической структурой в шутливой форме.

Жанры необрядового фольклора складывались под влиянием синкретизма.

К нему относятся фольклор речевых ситуаций: пословицы, побасенки, приметы и поговорки. Они содержат суждения человека об укладе жизни, о труде, о высших природных силах, высказывания о делах человека. Это обширная область нравственных оценок и суждений, как жить, как воспитывать детей, как чтить предков, мысли о необходимости следовать заветам и примерам, это житейские правила поведении. Словом, их функциональность охватывает едва ли не все мировоззренческие области.

ЗАГАДКА - произведения со скрытым смыслом. В них богатая выдумка, остроумие, поэзия, образный строй разговорной речи. Метко определили загадку сам народ: «Без лица в личине». Предмет, который загадан, «лицо», скрывается под «личиной» - иносказанием или намеком, окольной речью, обиняком. Каких только загадок ни придумано, чтобы проверить внимание, смекалку, сообразительность. Одни состоят из простого вопроса, другие похожи на задачки. Легко отгадывает загадки тот, кто хорошо представляет себе предметы и явления, о которых идет речь, а также умеет разгадывать в словах скрытый смысл. Если ребенок смотрит на окружающий мир внимательными, зоркими глазами, замечая красоту и богатство его, то всякий мудреный вопрос и любое иносказание в загадке будут разгаданы.

ПОСЛОВИЦА - как жанр в отличие от загадки не является иносказанием. В ней какому-то определённому действию или поступку придаётся расширенный смысл. По своей форме народные загадки примыкают к пословицам: та же мерная, складная речь, то же частое употребление рифмы и созвучия слов. Но пословица и загадка отличаются тем, что загадку нужно отгадать, а пословица - это поучение.

В отличие от пословицы ПОГОВОРКА не является законченным суждением. Это образное выражение, употребляемое в расширенном смысле.

Поговорки, как и пословицы, остаются живыми фольклорными жанрами: они постоянно встречаются в нашей обыденной речи. В присловиях содержится емкое шутливое определение жителей какой-либо местности, города, обитающих по соседству или где-то далеко.

Фольклорная поэзия – это былина, историческая песня, духовный стих, лирическая песня, баллада, жестокий романс, частушка, детские стихотворные песни.

БЫЛИНА – фольклорная эпическая песня, жанр, характерный для русской традиции. Известны такие былины как «Садко», «Илья Муромец и Соловей Разбойник», «Волга и Микула Селянинович» и другие. Термин «былина» в научный обиход был введен в 40-х годах 19 в. фольклористом И.П.Сахаровым. Основой сюжета былины является какое-либо героическое событие, либо примечательный эпизод русской истории (отсюда народное название былины – «старина», «старинушка», подразумевающее, что действие, о котором идет речь, имело место в прошлом) .

НАРОДНЫЕ ПЕСНИ по своему составу очень разнообразны. Помимо песен, входящих в состав календарного, свадебного и похоронного обрядов. Это хороводные. Игровые и плясовые песни. Большая группа песен – лирические необрядовые песни (любовные, семейные, казачьи, солдатские, ямщицкие, разбойничьи и другие).

Особый жанр песенного творчества – исторические песни. В таких песнях рассказывается об известных событиях русской истории. Герои исторических песен – реальные личности.

Хороводные песни, как и обрядовые, имели магическое значение. В хороводных и игровых песнях изображались сцены из свадебного обряда и семейной жизни.

ЛИРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ - это народные песни, выражающие личные чувства и настроения поющих. Лирические песни своеобразны как по содержанию, так и по художественной форме. Их своеобразие определено жанровой природой и конкретными условиями возникновения и развития. Здесь мы имеем дело с лирическим родом поэзии, отличным от эпического по принципам отражения действительности. Н.А. Добролюбов писал, что в народных лирических песнях "выражается внутреннее чувство, возбужденное явлениями обыкновенной жизни", а Н.А. Радищев видел в них отражение души народной, скорбь душевную.

Лирические песни – яркий образец художественного творчества народа. Они внесли в национальную культуру особый художественный язык и образцы высокой поэзии, отразили душевную красоту, идеалы и чаяния народа, нравственные устои крестьянской жизни.

ЧАСТУШКИ – один из самых молодых фольклорных жанров. Это небольшие стихотворные тексты из рифмованных стихов. Первые частушки были отрывками из песен большого размера. Частушка – комический жанр. Она содержит острую мысль, меткое наблюдение. Темы самые разнообразные. Частушки часто высмеивали то, что казалось диким, нелепым, противным.

ДЕТСКИМ ФОЛЬКЛОРОМ принято называть как произведения, которые исполняются взрослыми для детей, так и составленные самими детьми. К детскому фольклору относятся колыбельные, пестушки, потешки, скороговорки и заклички, дразнилки, считалки, нелепицы и др. Современный детский фольклор обогатился новыми жанрами. Это страшилки, озорные стишки и песенки (смешные переделки известных песен и стихов), анекдоты.

Существуют разные связи фольклора и литературы. Прежде всего, литература ведёт своё происхождение от фольклора. Основные жанры драматургии, сложившиеся в Древнеё Греции, - трагедии и комедии – восходят к религиозным обрядам. Средневековые рыцарские романы, рассказывающие о путешествиях по вымышленным землям, о поединках с чудовищами и о любви храбрых воинов, основаны на мотивах волшебных сказок. От народных лирических песен ведут своё происхождение литературные лирические произведения. К народным бытовым сказкам восходит жанр небольшого остросюжетного повествования – новеллы.

Очень часто писатели намеренно обращались к фольклорным традициям. Интерес к устному народному творчеству, увлечение фольклором пробудились в предромантическую и романтическую эпохи.

К сюжетам русских сказок восходят сказки А.С.Пушкина. Подражание русским народным историческим песням – «Песня про царя Ивана Васильевича…» М.Ю.Лермонтова. Стилевые черты народных песен воссоздал в своих стихотворениях о тяжёлой крестьянской доле Н.А.Некрасов.

Фольклор не только влияет на литературу, но и сам испытывает обратное воздействие. Многие авторские стихотворения стали народными песнями. Самый известный пример – стихотворение И.З.Сурикова «Степь да степь кругом..»

Фольклорная драма. К ней относятся: театр Петрушки, религиозная драма, вертепная драма.

ВЕРТЕПНАЯ ДРАМА получила своё название от вертепа - переносного кукольного театра, имеющего форму двухэтажного деревянного ящика, по архитектуре напоминающего сценическую площадку для представления средневековых мистерий. В свою очередь название, которого происходило из сюжета основной пьесы, в которой действие развивалось в пещере – вертеп. Театр этого типа был широко распространен в Западной Европе, а в Россию он пришел со странствующими кукольниками из Украины и Белоруссии. Репертуар составляли пьесы религиозной тематики и сатирические сценки – интермедии, которые имели импровизационный характер. Самая популярная пьеса «Царь-Ирод».

ТЕАТР ПЕТРУШКИ– перчаточный кукольный театр. Основной герой пьесы – неунывающий Петрушка с большим носом, выступающим подбородком, с колпаком на голове, с участием, которого разыгрывается ряд сцен с различными персонажами. Число персонажей доходило до пятидесяти, это такие персонажи как солдат, барин, цыган, невеста, доктор и другие. В таких спектаклях использовались приемы народной комической речи, живые диалоги с игрой слов и контрастов, с элементами самовосхваление, с применением действия и жестикуляции.

Театр «Петрушки» создавался не только под влиянием русской, славянской, западноевропейской кукольных традиций. Он был видом народной театральной культуры, частью чрезвычайно развитого в России (зрелищного фольклора). Поэтому очень многое объединяет его с народной драмой, с выступлениями балаганных дедов-зазывал, с приговорами дружки на свадьбе, с потешными лубочными картинками, с прибаутками раешников и т.п.

Особой атмосферой городской праздничной площади объясняется, к примеру, фамильярность Петрушки, его безудержная веселость и неразборчивость в объекте насмешки, посрамления. Ведь Петрушка колотит не только классовых врагов, но всех подряд – от собственной невесты до квартального, колотит часто ни за что ни про что (арапа, нищую старуху, клоуна-немца и т.д.), в конце попадает и ему: собака немилосердно треплет его за нос. Кукольника, как и других участников ярмарочного, площадного веселья, привлекает сама возможность высмеять, спародировать, отдубасить, причем чем больше, громче, неожиданнее, острее, тем лучше. Элементы социального протеста, сатиры очень удачно и естественно накладывались на эту древнюю смеховую основу.

Подобно всем фольклорным увеселениям, «Петрушка» начинен непристойностями и ругательствами. Исконное значение этих элементов исследовано достаточно полно, а насколько глубоко они проникли в народную смеховую культуру и какое место занимала в ней брань, словесная непристойность и снижающие, циничные жесты, в полной мере показано М.М. Бахтиным.

Представления показывались несколько раз в день в разных условиях (на ярмарках, перед входом в балаган, на улицах города, в пригороде). «Ходячий» Петрушка был самым распространенным вариантом использования куклы.

Для передвижного фольклорного театра специально изготавливались легкая ширма, куклы, миниатюрные кулисы и занавес. Петрушка бегал по сцене, его жесты и движения создавали видимость живого человека.

Комический эффект эпизодов достигался приемами, характерными для народной смеховой культуры: драки, избиение, непристойности, мнимая глухота партнера, смешные движения и жесты, передразнивания, веселые похороны и т.п.

О причинах необычайной популярности театра существуют противоречивые суждения: злободневность, сатирическая и социальная направленность, комический характер, простая и понятная всем слоям населения игра, обаяние главного персонажа, актерская импровизация, свобода выбора материала, острый язык куклы.

Петрушка – это народное праздничное веселье.

Петрушка – проявление народного оптимизма, насмешка бедноты над власть имущими и богатыми.

Фольклорная проза. Она делится на две группы: сказочную (сказка, анекдот) и несказочную (легенда, предание, быличка).

СКАЗКА – самый известный жанр фольклора. Это – вид фольклорной прозы, отличительной чертой которого является вымысел. Вымышлены в сказках сюжеты, события и персонажи. Современный читатель фольклорных произведений обнаруживает вымысел и в других жанрах устного народного творчества. Народные сказители и слушающие верили в истинность быличек (название происходит от слова «быль» - «истина»); слово «былина» придумали фольклористы; в народе былины называли «старины». Русские крестьяне, сказывавшие и слушавшие былины, веря в их истинность, считали, что события, в них изображенные, происходили давным-давно – во времена могучих богатырей и огнедышащих змеев. Сказкам не верили, зная, что в них повествуется о том, чего не было, не бывает и быть не может.

Принято выделять четыре разновидности сказок: волшебные, бытовые (иначе – новеллистические), кумулятивные (иначе – «цепевидные») и сказки о животных.

ВОЛШЕБНЫЕ СКАЗКИ отличаются от других сказок сложным развернутым сюжетом, который состоит из ряда неизменных мотивов, которые обязательно следуют друг за другом в определенном порядке. Это и фантастические существа (например, Кощей Бессмертный или Баба-яга), и одушевленный, подобный человеку, персонаж, обозначающий зиму (Морозко), и чудесные предметы (скатерть-самобранка, сапоги-скороходы, ковер-самолет и др.).

В волшебных сказках сохранена память о представлениях и обрядах, существовавших в глубокой-глубокой древности. В них отражены древние отношения между людьми в семье или в роду.

БЫТОВЫЕ СКАЗКИ повествуют о людях, об их семейной жизни, об отношениях между хозяином и батраком, барином и мужиком, мужиком и попом, солдатом и попом. Простолюдин – батрак, крестьянин, вернувшийся со службы солдат – всегда смекалистее попа или помещика, у которого он, благодаря хитрости, отбирает деньги, вещи, иногда и жену. Обычно в центре сюжетов бытовых сказок – некое неожиданное событие, непредвиденный перелом, происходящий благодаря хитрости героя.

Бытовые сказки часто сатиричны. Они осмеивают жадность и глупость власть имущих. В них не рассказывается о чудесных вещах и путешествиях в тридевятое царство, а говорится о вещах из крестьянского обихода. Но бытовые сказки не более правдоподобны, чем волшебные. Поэтому описание диких, безнравственных, ужасных поступков в бытовых сказках вызывает не отвращение или негодование, а веселый смех. Ведь это не жизнь, а небылица.

Бытовые сказки – жанр значительно более молодой, чем другие разновидности сказок. В современном фольклоре наследником этого жанра стал анекдот (от гр.anekdotos – «неопубликованный»

КУМУЛЯТИВНЫЕ СКАЗКИ построенные на многократном повторении одних и тех же действий или событий. В кумулятивных (от лат. Cumulatio – накопление) сказках выделяют несколько сюжетных принципов: накопление персонажей с целью достижения необходимой цели; нагромождение действий, заканчивающихся катастрофой; цепь тел людей или животных; нагнетание эпизодов, вызывающе неоправданные переживания героев.

Накопление героев, помогающих в каком-то важном действии, очевидно в сказке «Репка».

Кумулятивные сказки – очень древняя разновидность сказок. Изучены они недостаточно.

В СКАЗКАХ О ЖИВОТНЫХ сохранилась память, о древних представлениях, согласно которым люди произошли от предков – животных. Животные в этих сказка ведут себя подобно людям. Хитрые и пронырливые звери обманывают других – доверчивых и глупых, и это плутовство никогда не осуждается. Сюжеты сказок о животных напоминают о мифологических рассказах про героев – плутов и их проделки.

Несказочная проза – это истории и случаи из жизни, рассказывающие о встрече человека с персонажами русской демонологии – колдунами, ведьмами, русалками и т. д. Сюда же относятся и рассказы о святых, святынях и чудесах – об общении человека, принявшего христианскую веру, с силами высшего порядка.

БЫЛИЧКА – фольклорный жанр, рассказ о якобы происшедшем в действительности чудесном событии - в основном о встрече с духами, «нечистой силой» .

ЛЕГЕНДА (от лат. legenda «чтение», «читаемое) - одна из разновидностей несказочного прозаического фольклора. Письменное предание о каких-нибудь исторических событиях или личностях. Легенда - приблизительный синоним понятия миф; эпический рассказ о происходившем в незапамятные времена; главные герои рассказа - обычно герои в полном смысле слова, часто в событиях непосредственно участвуют боги и другие сверхъестественные силы. События в легенде нередко преувеличиваются, добавляется много вымысла. Поэтому учёные не считают легенды полностью достоверными историческими свидетельствами, не отрицая, впрочем, что в большинстве своём легенды основаны на реальных событиях. В переносном смысле легенды относятся к овеянным славой, вызывающим восхищение событиям прошлого, отображенного в сказках, рассказах и т. д. Как правило, содержат дополнительный религиозный или социальный пафос.

В преданиях содержатся воспоминания о событиях старины, объяснение какого-то явления, названия или обычая.

Удивительно актуально звучат слова Одоевского В.Ф. замечательного русского, мыслителя, музыканта: «Не должно забывать, что от жизни неестественной, то есть такой, где человеческие потребности не удовлетворяются, – происходит болезненное состояние… точно также от бездействия мысли может произойти идиотизм…, – от ненормального состояния нерва парализуется мускул, – точно также недостатком мышления искажается художественное чувство, а отсутствие художественного чувства парализует мысль». У Одоевского В.Ф. можно найти мысли об эстетическом воспитании детей на базе фольклора, созвучные тому, что нам хотелось бы воплотить в жизнь в наши дни в сфере детского обучения и воспитания: «…в области духовной деятельности человека ограничусь следующим замечанием: душа выражает себя или посредством телодвижений, очертаний, красок, или посредством ряда звуков, образующих пение или игру на музыкальном инструменте»

Выше мы отметили, что мифология (и особенно – скандинавская) отражается в современной поэзии очень отчётливо, о чём свидетельствуют многочисленных контексты, включающие в себя соотвествующие заимствования.

Однако не только мифология представляет интерес для современных авторов, но и весь фольклор, в т.ч. в своей неразрывной связи с мифологией. Мы рассматриваем контексты, в которых фольклорные элементы проявляются наиболее ярко. Этими элементами могут быть обрывки сюжетов, отдельные персонажи или предметы, синтаксические конструкции, характерные, например, для сказочных зачинов и т.д. Каждый из этих элементов заставляет читателя обратиться к знанию фольклорных традиций, сказок, обрядов, примет. Рассмотрим контексты реализации данных аллюзивных элементов, используя для их описания типологию функций волшебной сказки, предложенную В.Я. Проппом.

(1) «Раньше среди шаманов ходили толки, будто однажды ночью лесные волки, воя на звезд мерцающие осколки, договорились с небом о странной сделке. Будто они, по крову с теплом тоскуя, вдруг захотели шкуру надеть людскую <...>

Только одно навеки сковало души − каждый из тех, кто раз договор нарушит, волком хоть на мгновение обернувшись, так и останется яростным серым зверем <...>

Сколько уже не спится седому Ури? Ури идет по дому и много курит. Запад темнеет − будет большая буря, степь за окном как будто серпом примяли. Ветер шумит, раскачивает деревья, враг на пороге, окружена деревня. Где-то вдали стоит полководец Рэму, храброе сердце, юный его племянник <...>

Рэму дерется с дикой повадкой тигра, бой безнадежен, страшен, почти проигран <...>

Кровь на клинке, застыв, отливает медью. Эх, воет ветер.

Только вот... разве ветер?

Кто-то несётся серой клыкастой смертью.

В стане врагов смятенье и крики "Волки!" <...>

Рэму, ну что же ты, не грусти, не надо, Рэму, ты чувствуешь − я буду где-то рядом, буду следить мерцающим волчьим взглядом где-то на звездной кромке стального неба» .

В данном контексте мы видим типичный сюжет волшебной сказки, раскладывающийся, по В.Я. Проппу, на функции: изменение облика героя => запрет => беда/недостача => нарушение запрета => враг наказывается. Но и герой подвергается наказанию тоже – нарушив запрет, он навсегда превращается в волка…

(2) «Старые правила шепчут − не выходи из круга,

что мелом очерчен,

там, за чертой − ведьмы, русалки, лешии,

словом, всякая нечисть.

Выйдешь − уже не вернешься живым.

Вот ты и вышел. Угрюмый, седой, словно дым.

Вышел вон, вышел в самое

долгое

никогда.

И пришла беда…» .

В данном контексте обыгрывается народное поверье: очерченный мелом круг защищает от тёмных сил. Такие элементы сюжета можно рассматривать в качестве функций волшебной сказки – запрет и нарушение запрета, за чем, естественно, следует беда/недостача.

А вот в следующем контексте мы также видим запрет, но, когда он нарушается, беды не происходит, а происходит сближение с другим, прекрасным, миром. И нарушение запрета является обязательным условием этого сближения.

(3) «"Так нежны глаза у древесных дев,

Не ходи, сынок, на чужой напев,

Не гляди в холодные очи их" <...>

"Нет ни зла, ни лжи в голубых глазах

Ледяных озер, полноводных рек.

Если темный, мама, забудешь страх

Я сердца земли покажу тебе"» .

Похожий мотив прослеживается и в следующем контексте:

(4) «Есть правила для живых, чтоб не накликать беду: не рвать цветы сон-травы, не спиливать старый дуб, не звать чужаков во сне, скрывать свои имена. Но правило есть верней: о мёртвых не вспоминать <...>

"Алира," − шепчу, тогда становится мне легко, как будто сестра моя − спасительный мой огонь − протягивает ладонь, уводит меня из тьмы <...>

Пусть все мне твердят "Забудь, мертва она, хладный труп!"

Я помню мою сестру, и ночью мне светел путь» .

В начале текста перечисляются народные приметы, следование которым призвано оградить человека от злых сил. Среди них – "не вспоминать о мёртвых". На самом деле, упоминания о такой примете мы не нашли, и, возможно, автор смоделировал её по принципу примет реально существующих с целью "дать толчок" развитию темы стихотворения. В таком случае данную примету можно рассматривать как запрет: "быть беде, коль вспомнишь мёртвого". Однако запрет нарушается, а беды не происходит, напротив, расступается тьма, ночь становится светлее, отступают ночные кошмары.

(5) «Любой из хохочущих мавок леса

Запрещено говорить с людьми:

Ладишь им в волосы вьюн и тмин,

А послезавтра тебя повесят…» .

В этом контексте также видим функции "запрет" и "нарушение запрета". Но здесь они как бы "поворачиваются" в другую сторону: ведь говорить с людьми запрещено мавкам (в украинских поверьях – русалки; существует предположение, что слово восходит к древнейшему корню *nau- "труп"), а наказан будет тот, с кем они говорили.

(6) «Кони, кони, остановитесь!

Ночь свернулась – черна, как струп.

Не туда ты поехал, витязь,

Не к тому завернул костру! <...>

Вместо сердца – сплошная рана.

Вой собакой, мечись и бредь:

Ты провёл свою ночь с Мораной –

Это хуже, чем умереть» .

Морана (также Мара, Марена) – персонаж, пришедший в фольклор из славянской мифологии. Отвечает за сезонное "умирание" и "воскресание" природы. У западных славян распространён обряд сжигания чучела Мораны (проводится в конце Великого поста) – считается, что это обеспечит скорый приход лета. Морану отождествляют с Персефоной (супругой Аида), а в современном неоязычестве она выступает исключительно как богиня смерти, что мы и видим в данном контексте. Это стихотворение раскладывается на функции не так легко и отчётливо, как предыдущие, но элементы функций "запрет", "нарушение запрета", "беда/недостача" всё же можно обнаружить. Здесь прослеживается мотив, похожий на тот, что звучал и в стихотворении о лесных мавках: заговаривать с тёмными силами нельзя, иначе быть беде. Хотя витязь и не знает, кто именно встретился на его пути, запрет всё равно нарушается, что приводит к несчастью, да не просто к несчастью, а такому, которое "хуже, чем умереть".

(7) «Как в далёкой земле, в безлюдном, чужом краю

На железном столбе возвышается Кот Баюн.

Тихий ветер в лесу не шелохнёт листа.

Путник бредёт вдоль кромки, он так устал. <…>

Лишь мурлычет Кот, и душа подпевает в такт.

"Добрый странник, я вижу, долго ты был в пути.

Ты устал и ослаб, ещё далеко идти.

Слышишь, в овраге мерно ручей журчит.

Ты приляг, а я буду раны твои лечить" <…>

Кот Баюн подступает, теснее его круги,

Уже виден оскал и хищный спины изгиб.

Мягкий мох и трава похожи так на кровать.

Только не спать, только не спать, не спа…» .

В данном контексте, кроме функций запрета и его нарушения, появляется новая, которой мы ещё не встречали, − вредительство (антагонист наносит герою вред или ущерб ), в частности, околдование и обман. Кроме того, сам кот-баюн – персонаж волшебных сказок, огромный кот-людоед, который своим чудесным голосом и сказками усыпляет усталых путников, после чего убивает их. Силе Баюна не в состоянии противостоять те, кто слаб и не подготовлен ко встрече. Героям обычно даётся задание изловить чудесного кота (его сказки могут служить средством исцеления). В сказке "Пойди туда − не знаю куда" герою пришлось надеть железный колпак и железные рукавицы, чтобы противостоять чарам Баюна. В стихотворении же современного автора встреча с волшебным животным окончилась для героя плачевно.

(8) «Вот принцесса в таинственной башне одна пару тысячелетий блуждает во снах, в этих грёзах есть принц, карнавал и весна, значит, незачем ей просыпаться. Непридуманный принц робко мнётся у стен, он боится попасть к сновидениям в плен, он твердит: "В этой башне лишь пепел и тлен, ну зачем мне туда забираться?"» .

Традиционный сказочный сюжет о заколдованной принцессе, запертой в волшебной башне, и принце-спасителе трансформируется в данном тексте: принцессе "незачем просыпаться", а принцу совершенно не с руки подниматься на самый верх башни – и долго, и трудно, и не факт, что там окажется что-то нужное и полезное… а если и окажется, кто знает, не погубит ли оно самого принца? Сказочная традиция здесь не работает, а привычного «жили долго и счастливо» не будет, что подтверждает кольцевая композиция стихотворения: «У легенд не бывает счастливых концов…»

К тому же, здесь принцесса не просто заперта в высокой башне, но ещё и спит вечным сном – это аллюзия на европейскую сказку о спящей красавице. Сказка эта также является весьма популярным прецедентным текстом, например, в следующем контексте видим:

(9) «старшая фея приносит свои дары

юной принцессе: "будь молчаливей рыб» <…>

средняя фея смотрит на колыбель:

"нежная девица, слушай: дарю тебе

младшая фея молча дары несёт:

сила, здоровье − они затмевают всё <…>

ведьма пришла незваной <…>

"что ж, раз пришла, дары принесу и я:

быть тебе, дева, коварнее, чем змея,

чтобы самой решения принимать,

даже когда в груди ледяная тьма".

ведьма уходит. зал укрывает ночь.

феи вздыхают:

"лучше б веретено"» .

Три дарителя – три приглашенные феи – преподносят принцессе волшебные подарки: кроткий нрав, прекрасный голос, здоровье и красоту. Четвёртая же, ведьма, которую не пригласили на праздник, является незваной и тоже приносит подарок. До этого момента всё шло в точном соответствии с известной всем сказкой о спящей красавице (самый популярный вариант которой принадлежит Шарлю Перро). Но мы слушаем слова ведьмы и наблюдаем, каким образом привычный сюжет трансформируется в соответствии с реалиями современного мира:

«…быть тебе, дева, коварнее, чем змея,

кошки хитрее, мудрее совы, мой свет,

будешь сильна в интригах и колдовстве,

чтобы самой решения принимать…» .

И в конце снова видим возвращение к традиционному элементу сказки – веретену, о которое должна уколоть палец принцесса, чтобы уснуть вечным сном. Но этого не произойдёт – принцесса получила другой дар, и он, по мнению мира, в котором суждено ей жить, намного хуже, чем вечный сон.

(10) «Вышел месяц из тумана , обнажив для жатвы серп < …>

Шышел-мышел-месяц-вышел , мне указывает путь <…>

Тайна, как соблазн, близка –

Я иду себя искать » .

Контекст (10) содержит аллюзию (прямую цитату) на элемент детского фольклора - считалку, начинающуюся словами: «Вышел месяц из тумана, / Вынул ножик из кармана...» (разновидность т.н. "считалки на выбывание", о которой уже было сказано выше). С помощью данного приёма в произведение вводится элемент игры, но игры не детской, где весь смысл заключён лишь в том, чтобы отыскать соперника, а серьёзной, "взрослой": чтобы выжить, нужно в первую очередь найти себя .

На протяжении долгого времени фольклорные тексты служили для поэтов и писателей источником идей и образов. Современные авторы – не исключение. Однако современная поэзия зачастую заимствует фольклорные элементы не в "чистом" виде, а трансформируя их в соответствии с эпохой и теми целями, которые ставит перед собой.

Выводы по главе 2

Проводя наше исследование, мы столкнулись с необходимостью выделять два фона, на которых возникает "фигура игры". Во-первых, это узус как традиция использования языковых элементов вообще (узус 1 ) и, во-вторых, как поэтическая традиция (узус 2 ). Учитывая два этих фона, мы вводим понятие поэтической игры и среди форм её выражения выделяем графическую, собственно языковую и текстовую игру .

Обращаясь к текстовой игре , т.е. игре, основанной на узусе 2 , мы выделяем: отказ от деления поэтического текста на строфы и стихи (стихи в строчку"); графическое выделение сильных позиций текста – начала и конца; "избыточное" членение текста на отрезки в сочетании с отказом от членения; отказ от использования прописных букв и знаков препинания (и сочетание этих приёмов). Как вид ЯИ рассматриваются также беспунктуационные тексты.

Другой разновидностью ЯИ, частотной в современной поэзии, является собственно языковая игра, имеющая выражение не только в традиционных формах, но и в формах, характерных только для современных поэтических текстов. Мы включаем сюда индивидуально-авторские неологизмы (окказионализмы), каламбуры, явление транспозиции грамматических форм и обыгрывание их семантики, расширение лексической и синтаксической сочетаемости, макароническую речь. Н.А. Николина описывает данное явление как «расширение круга нормативных форм и конструкций» [Николина, 2009; 155], отмечая, что рост гибридных форм прогрессирует в художественной литературе и в языке/речи.

Исходя из наших наблюдений, отметим, что в современной поэзии, наряду с игрой текстовой и собственно-языковой, распространена также и графическая игра. Среди форм её выражения популярны следующие: членение слов на слоги с помощью дефиса, замена дефисом или знаком слэша пробелов между словами, выделение отдельных слов дефисами или нижним подчеркиванием, «висячие» дефисы, использование кавычек, точек и многоточий. Активно используется способ пунктуационной игры, наряду с отказом от знаков препинания. «Распространение беспунктуационных текстов сочетается в современной поэтической речи с широкой вариативностью используемых знаков препинания и усилением их экспрессивности и семантизации» [Николина, 2009; 292], − так Николина характеризует данное явление.

Необходимо отметить, что разные способы языковой игры спокойно уживаются вместе в пределах одного произведения, и авторы поэтических текстов очень часто используют сочетание нескольких приёмов. Например, в следующем фрагменте наблюдается авторская пунктуация, создающая необычный перечислительный ряд, где окказионально в качестве членов ряда объединяются слова разной частеречной принадлежности:

«А впрочем, время. Дальше, обратно, бежать, скорей . Кроссом, галопом! Сдираю стремя и притормаживаю у дверей.
Дзынь! Я вернулся! Дзынь-дзынь! Ответьте!
Нету ключей, и мобильник сел.
Дзынь! Три секунды еще до смерти!» .

Здесь наблюдается расчленённость высказывания (которая подчеркивается еще и графически – знаками препинания), а также нарушение синтаксических связей. Аномальный синтаксис, в свою очередь, приводит к нарушению лексической сочетаемости и, как следствие, семантической аномалии: если расчленённую запятыми и одновременно как бы свёрнутую, или "зачаточную", фразу – данную как мыслительный образ, без формальной, синтаксической "упаковки" – развернуть, то получим что-то вроде: *Бежать скорей дальше обратно . Единицы ′дальше′ и ′обратно′ сочетаться друг с другом не могут. Такие приёмы служат для передачи моментального состояния героя произведения (в данном случае, неконтролируемой паники).

О конструкциях подобного рода Н.А. Николина пишет следующее: «Появляются фрагменты, в которых связи входящих в них предложений предельно ослаблены. Они поддерживаются в ССЦ преимущественно на основе актуализации потенциальных и ассоциативных сем с учетом мотивной структуры текста в целом» [Николина, 2009; 174]. Несмотря на то, что в приведённом нами контексте фрагмент, содержащий компоненты с ослабленными связями между ними, представляет не ССЦ, а лишь одно предложение, при его описании также можно обратиться Н.А. Николиной. Действительно, фрагмент, содержащий аномалию, поддерживается в составе текста исключительно на основе общей текстовой структуры и общих смыслов («потенциальных и ассоциативных» [Николина, 2009; 174]). Например, из компонентов "ближайшего" контекста можно составить такие сочетания: "время бежать", "бежать галопом" и т.д. И потом появляется контекстуальный антоним "притормаживаю". Таким образом, несмотря на то, что языковые аномалии могут характеризоваться ослабленными связями между компонентами, входящими в них, они всё же остаются прочно вплетены в основную ткань текста.

Кроме описанных выше приёмов ЯИ, в современной поэзии особое место занимает явление интертекстуальности, которую мы в рамках данного исследования описываем как одну из форм проявления языковой игры. При этом аллюзия как частный вид интертекстуальности получает особенно широкое распространение в текстах современных авторов.

Итак, мы видим, насколько разнообразны приемы языковой игры и как сильно они могут влиять на восприятие текста читателем. Современные авторы «играют» со всем текстом, используя абсолютно разные средства, иногда самые неожиданные, «играют» с формой текста, с лексической сочетаемостью, с графическими и синтаксическими средствами, создают неологизмы и активно используют приём аллюзии.

Комарова А.

ПО ЛИТЕРАТУРЕ

Скачать:

Предварительный просмотр:

Введение.

Чем лучше мы будем знать прошлое, тем легче,
тем более глубоко и радостно
поймем великое значение
творимого нами настоящего.
А. М. Г о р ь к и й

«Скажите мне, как народ жил, и я скажу вам, как он писал» - эти замечательные слова великого русского ученого академика Л. Н. Весловского можно отнести и к устному творчеству: как народ жил, так он и пел, и рассказывал. Поэтому фольклор и раскрывает народную философию, этику и эстетику. М. Горький с полным нравом мог сказать, что «подлинную историю трудового народа нельзя знать, не зная устного народного творчества» . Песня служит источником изучения истории, быта и нравов народа, его духовного склада и характера. Тексты песен каждой эпохи содержат страноведческую, историко-культурную, повседневно-бытовую, духовно-ценностную, политическую информацию. В песне находят отражение лексико-семантические, морфологические, словообразовательные и синтаксические особенности развития языка.

Всем известна покоряющая сила русских народных песен. Они обладают свойством не только проникать глубоко в душу, но и вызывать сопереживание.

Этот чудесный жанр фольклора стал неотъемлемой частью нашей жизни, он подтвердил свое право на существование, пройдя длительное испытание временем. Социокультурные изменения, происходящие в России в последние десятилетия, оказывают существенное влияние на речевые и языковые процессы и не могут не затрагивать песенное творчество отечественных авторов, поскольку песня является одним из наиболее динамичных жанров массовой культуры.

Тема работы: фольклорные элементы в современной авторской песне.

Актуальность темы: авторская песня России как явление, соединившее в себе поэзию, музыку и исполнение, и как своеобразное общественное движение российской интеллигенции принадлежит прежде всего к миру народной культуры.

Цель исследования: выявить фольклорные элементы в современной авторской песне.

Объект исследования – современная авторская песня.

Предмет исследования – текст современной авторской песни.

Практическая значимость работы заключается в том, что данное исследование может быть использовано при дальнейшем изучении феномена авторской песни, в практике школьного и вузовского преподавания фольклористики и других дисциплин, изучающих этнос и народную культуру.

В соответствии с целью и гипотезой исследования поставлены следующие задачи:

Проанализировать поэтику текстов русских народных песен;

Установить степень влияния фольклора на современную авторскую песню.

Материалом исследования послужили тексты популярных авторских песен песен последних 20 лет и русских народных. Основными критериями отбора материала явились наличие песенных текстов в современных сборниках и периодических печатных изданиях последних 20 лет, многократное звучание песен в музыкальных радио- и телепередачах, публикация песенных текстов на Интернет-сайтах.

Отбор материала производился с учетом некоторых ограничений. Объектами изучения не являлись: 1) песни, вербальная часть которых представляет собой образцовые тексты классической и современной литературы (песни на стихи С. Есенина, М. Цветаевой, Б. Пастернака, Е. Евтушенко, А.Вознесенского, Б. Ахмадуллиной и других поэтов); 2) «вторичные произведения», т.е. песни, написанные и звучавшие ранее и теперь представленные в новой музыкальной обработке, в новом исполнении; 3) тексты блатных, полублатных, дворовых песен; 4) тексты песен современных неформальных коллективов, содержащие ненормативную лексику.

Основная часть.

1. Поэтика текстов русских народных песен.

Сказки, песни, былины, уличное представление - все это разные жанры фольклора, народного устно-поэтического творчества. Их не спутаешь, они отличаются своими специфическими особенностями, различна их роль в народном быту, по-разному живут они в современности. Ни один народ в Европе не имеет такого богатства песен и напевов, красивых и оригинальных, как русский народ. Еще от XVIII столетия мы имеем свидетельство о том, как наши песни удивляли иностранных музыкантов своей свежестью и музыкальными красотами. Например, композитор Паизиэлло, услышав русские песни, не мог поверить, «чтобы они были случайным творением простых людей, но полагал оные произведением искусных музыкальных сочинителей»

Народная песня – музыкально-поэтическое произведение, наиболее распространённый вид вокальной народной музыки. Народная песня – одна из древнейших форм музыкально-словесного творчества. В некоторых древних и отчасти современных видах народной музыки она существует в единстве с танцем, игрой, инструментальной музыкой, словесным и изобразительным фольклором. Обособление её – результат длительного исторического развития фольклора.

Известный знаток и собиратель русских песен П. В. Шейн разделил свое многотомное собрание великорусских песен (до 3 тысяч) на две главные категории, по двум сторонам жизни крестьянина - личной и общественной: а) песни, отражающие в себе главные моменты жизни человека - рождение, женитьба, смерть - но в пределах своей семьи, своей волости, и б) песни, в которых выражается переход к жизни общественной, государственной. Лопатин все русские песни, исключив из них былины, делит на два разряда: 1) песни лирические, в том числе и большинство песен исторических, и 2) обрядовые - свадебные, хороводные и игровые. Эта классификация меньше выдерживает критику, потому что лирический и личный элемент в известной степени присущ и обрядовым песням.

Народную песню отличает богатство жанров, различных по происхождению, характеру и функции в народной жизни. Существенная черта большинства традиционных жанров – непосредственная связь народной песни с бытом, трудовой деятельностью (например, песни трудовые, сопровождающие различные виды труда – бурлацкие, покосные, прополочные, жатвенные, молотильные и другие, обрядовые, сопровождающие земледельческие и семейные обряды и празднества, – колядки, масленичные, веснянки, купальские, свадебные, похоронные, игровые календарные и т. п.). Исторические народные песни ценны тем, что в них нашли отражение реальные события прошлых лет. Передаваясь из поколения в поколение без значительных изменений, они на протяжении многих веков сохраняли сюжеты и героев, формы и выразительные средства.

Тематика исторических песен разнообразна и многогранна: войны, походы, народные восстания, случаи из жизни царей, государственных деятелей, предводителей бунтов. По ним можно судить об отношении народа к происходящему, о его приоритетах и моральных ценностях.

Плясовые народные песни неотделимы от разнообразных народных танцев. Наибольшее музыкальное развитие в фольклоре всех народов получили лирические песни. Они поются соло, ансамблем, хором. Именно в этом жанре проявились высшие формы многоголосия, сложные мелодические и музыкально-поэтические композиционные структуры. Разнообразие содержания лирических народных песен обусловлено прежде всего разнообразием социальных групп, создающих и исполняющих их (земледельцы, ремесленники, рабочие и другие). Каждая социальная группа общества имеет свою песенную лирику.

В народной песне преобладает строфическая и куплетная форма, часто с композиционно выделенными запевом, припевом. Различным по содержанию поэтическим строфам (куплетам) каждой народной песни соответствует обычно один напев, варьируемый при неоднократном повторении (на протяжении всей песни).

«А МЫ ПРОСО СЕЯЛИ»

А мы землю наняли, наняли.

Ой дид-ладо наняли, наняли.

А мы просо сеяли, сеяли,

Ой дил-ладо, сеяли, сеяли.

А мы просо вытопчем, вытопчем.

Ой дил-ладо, вытопчем, вытопчем.

А чем же вам вытоптать, вытоптать?

Ой дил-ладо, вытоптать, вытоптать?

А мы ее конями, конями,

Ой дил-ладо, конями, конями,

А мы коней в плен возьмем, в плен возьмем,

Ой дил-ладо, в плен возьмем, в плен возьмем.

1.Жанр – трудовая, хороводная, плясовая.

3. Форма стиха: строфическая с \ повтором одной из слоговых групп.

А мы просо/ сеяли, сеяли.

Ой, дил-ладу,/ сеяли, сеяли .

4.Тональность песни –соль мажор.

5.Ритмика – ровная, с распевом каждого слога.

6. Напев состоит из многократно повторяющейся музыкальной фразы. Каждый слог в песне распевается, это придаёт ей игровой, плясовой характер.

1. Особенности авторской песни.

Авторская песня – многогранное, живое, постоянно развивающееся явление. В начале авторские песни не назывались таким образом. Она называлась самодеятельная, пока не включились в процесс осмысления своей роли в культуре такие знаменитые художники слова, как Б. Окуджава, В. Высоцкий, А. Галич, Н. Матвеева – истинные профессионалы.

Авторская (бардовская) песня - самобытное явление культуры нашей страны. Истоки ее лежат в устном народном творчестве. Авторская песня является современным фольклором, зеркалом жизни России на разных исторических этапах. Авторская песня- современный жанр устной поэзии (“поющаяся поэзия”), сформировавшийся на рубеже 50 - 60-х гг. в неформальной культуре студенчества и молодых интеллектуалов. Сама по себе “поющаяся поэзия ” - древнейший вид творчества, известный культурам едва ли не всех народов, и не случайно представителей авторской песни часто называют “бардами”, сопоставляют с древнегреческими лириками, русскими гуслярами, украинскими кобзарями и т.п., исходя прежде всего из того, что современный “бард”, как и древний поэт, обычно сам поет свои стихи под собственный аккомпанемент на струнном инструменте (чаще всего - гитаре). Однако это все же внешние, и к тому же не всегда обязательные, признаки жанра. Термин «авторская песня» был введен (по преданию - В.С.Высоцким) для того, чтобы подчеркнуть ее личностный характер, чтобы отделить ее, с одной стороны, от песен, поставляемых профессиональной эстрадой, а с другой - от породивших ее городского фольклора и непритязательных “самодельных” песен, сочиняемых, по случаю, для “своей компании”, “своего института”, и мало кому интересных за пределами этого узкого круга. Почва, на которой выросла авторская песня, прежде всего наш русский фольклор: частушка, лаконичная, метафоричная, остроумная; городской романс, солдатские песни.

Авторская песня как часть современного фольклора в нашей стране бурно развилась во времена хрущевской “оттепели”. Но на фоне общей сумятицы молодежь заметила и подхватила первые песни Юрия Визбора, Ады Якушевой, Михаила Анчарова, Александра Городницкого, Юлия Кима…

При традиционной передаче авторской песни в устной форме проявляется важная особенность, свойственная устной разговорной речи, – способность человека в пределах одного текста проявлять себя субъектом речи, действия, реализовывать оценочный и эмоциональный планы, что психологически обогащает текст. Однако отсутствие важных компонентов, характерных для устной разговорной речи, – неподготовленность, спонтанность, зависимость от ситуации – не позволяет идентифицировать ее с авторской песней. Следовательно, данные тексты находятся на стыке устной (по форме) и книжной (по содержанию) речи.

Личностное начало пронизывает авторскую песню и определяет в ней все - от содержания до манеры преподнесения, от сценического облика автора до характера лирического героя. И в этом смысле современная “поющаяся поэзия” - искусство глубоко интимное, даже исповедальное. Мера доверия и открытости значительно превосходит здесь нормы, допустимые в профессиональном творчестве.

Само собой разумеется, такая песня, в отличие от массовой эстрадной продукции, адресована далеко не всем и каждому. Она обращена лишь к тем, кому автор доверяет, кто настроен в унисон с ним, готов разделить его мысли и чувства или, по крайней мере, душевно расположен к нему. Поэтому аудитория, ее состав, ее настрой, даже ее размеры - важная составляющая жанра авторской песни.

В музыкальном отношении авторская песня опиралась на тот слой расхожих, легко узнаваемых и любимых интонаций, который бытовал в среде ее обитания и складывался из самых разнообразных источников. Среди них - бытовой романс, студенческий и дворовый фольклор (в том числе и блатная песня), народная песня, популярная танцевальная музыка, песни советских композиторов и т.п. Особую роль в подготовке интонационной почвы авторской песни сыграла лирика военных лет.
Излюбленные герои их песен - альпинисты, геологи, моряки, летчики, солдаты, спортсмены, циркачи, бедовые “короли” городских дворов и их подруги - люди не просто мужественные и рисковые, но, прежде всего, личности.
В развитии авторской песни можно выделить несколько этапов. Первый, бесспорным лидером которого стал певец “детей Арбата” Б. Окуджава, продолжался примерно до середины 60-х гг. и был окрашен неподдельным романтизмом, созвучным не только возрасту аудитории, но и господствовавшему в обществе настроению. Своим содержанием она пока что не беспокоила власти, и они почти не обращали на нее внимания, считая безобидным проявлением самодеятельного творчества, элементом интеллигентского быта. В ней все отчетливее звучали ностальгия по прошлому, горечь потерь и предательств, стремление сохранить себя, свои идеалы, редеющий дружеский круг. Эта лирико-романтическая линия была продолжена в творчестве С.Никитина, А.Розенбаума, В.Долиной, А.Дольского, бард-рокеров (А.Макаревич, Б.Гребенщиков) и многих других, но не она определяла лицо авторской песни периода ее расцвета. И если на предыдущем этапе ведущую роль играла “песня странствий”, то здесь таковой стала “песня протеста”, безусловным лидером которой был В.С. Высоцкий, за которым просматриваются разные по значимости фигуры А.Галича, Ю.Алешковского, А.Башлачева, В.Цоя, Ю.Шевчука, К.Кинчева и многих других. Эстетика “песни протеста” - протеста против абсурдности “совкового” существования, против самого этого больного общества.

В творчестве В.Высоцкого авторская песня достигла уровня, который остается эталонным и сегодня. С середины 80-х гг., после непродолжительного всплеска всеобщего интереса к авторской песне как ко всему, недавно еще запрещенному, ее развитие переходит в спокойное, теперь уже легальное, профессиональное русло. Растет число “поющих поэтов” и их исполнительское мастерство, множится количество их организаций, концертов, фестивалей, издаются многочисленные сборники, кассеты и компакт-диски, но в творческом отношении не происходит ничего принципиально нового. И “ветераны”, и более молодые “барды”, среди которых завоевали популярность А. Суханов, К. Тарасов, Г. Хомчик, Л. Сергеев, дуэты А. Иващенко и Г. Васильева, Вадима и Валерия Мищуков и др., эксплуатируют в своем творчестве некогда найденные приемы, все больше превращаясь в обычных эстрадных исполнителей. Творческий кризис авторской песни стал сегодня свершившимся фактом.

1. Влияние фольклора на современную авторскую песню

Авторская песня – это самостоятельное направление в искусстве, возникшее на стыке двух его течений: фольклора и песенного направления современной эстрады. Отличительные черты авторской песни как жанра: а) особое доверительное отношение к слушателю, б) личностная окраска песен, в) присутствие социальных и гражданских мотивов. В авторской песне очень сильны народно-поэтические традиции.

В работе мы попытались сделать анализ песен А.Розенбаума, И.Талькова, с точки зрения использования народно-поэтических средств.

1. Творчество А.Розембаума

Розенбаум своим творчеством активно вторгается в жизнь, действуя смело, талантливо, ярко. Он помогает людям. Стремится воспитывать их, обращается к их сердцам, к тому лучшему, что не может убить никакая система. Как интерпретатор, он, можно сказать, создает образ песни, проникающей в душу, - и в этом он сподвижник и наследник Высоцкого.

Уже сами названия песен говорят сами за себя: “Кубанская казачья”, “Кандальная”, “Ой, дудари, дудари” (“Сцена на ярмарке”), “На Дону, на Доне” и другие. Следует отметить

Девка ошалелая - шасть в сундук:

Тащит платье белое - может, вдруг?

Не мытьем, так катаньем

Повезет с солдатом ей.

Может быть, сосватает

Милый друг…

Элементы, соответствующие народно-поэтическому творчеству:

1) удвоенные слова (данные элементы характерны для сказа):

Далеко-далеко, едут-едут, бежал-бежал;

2) соединенные слова:

Закричала-забилась, плетнями-тынами, потешники-пересмешники, барыни-боярыни;

3) эпитеты:

Дума черная, кони добрые, удалые всадники, злая печаль, ум-разум, путь-дороженька, пес-солдат, девчата-девицы.

При этом часто наблюдается обратный порядок слов (инверсия) например, песня «0й, дудари, дудари» полно стью построена при помощи народных: элементов:

Ой дудари, дудари, лапотники, гусляры.

Потешники-пересмешники!

Блаженные головы, звоните в царь-колокол,

Развесельтесь, барыни-боярыни!...

4)Характерно употребление союза "да" в значении "и":

Русь мешочная, босоногая,

С теремами да с острогами.

А в степи и вольному воля…

5) Использование магических чисел:

- «тридцать три сполняли желания», «за тридевять земель»;

6) использование народных примет. Например, в той же песне «Ой, дудари, дудари» приведен целый ряд примет, указывающих на то, что быть беде:

…Не родите в зиму - отымут.

Закричала-забилась горлица

Да подкова упала в горнице.

Филин влет на поляну сел,

Вороной с кручи оземь грянулси.

3.2. Творчество И. Талькова.

Игорь Талькой занимает особое место среди представителей авторской песни, т.к. он является автором социальных, публицистических, гражданских песен, которые отличаются жанровой разноплановостью; это песни-крики, песни-протесты, песни-исповеди, песни-баллады.

1. Следует отметить большое количество элементов, характерных для разговорной речи:

Я пророчить не берусь,
Но точно знаю, что вернусь
Пусть даже через сто веков
В страну не дураков, а гениев

1. В 1 параграфе работы мы отметили, что исторические народные песни отражали реальные события прошлых лет. И.Тальков очень остро реагировал на происходящие события с России и отражал это в своём творчестве ("Господин президент" (1991), связанном с политическими реалиями августа 1991 г, «Я вернусь» и др.).

3)Использование эпитетов, метафор, сравнений и особенно повторов:

Память уже не жалит,
Мысли не бьют по рукам,
Я тебя провожаю
К другим берегам.
Ты - перелётная птица,
Счастье ищешь в пути,
Приходишь, чтобы проститься
И снова уйти.

Летний дождь, летний дождь
Начался сегодня рано.

Заключение.

1. Народную песню отличает богатство жанров, различных по происхождению, характеру и функции в народной жизни.
2. Авторская песня, явившись социокультурным феноменом 50 -70- годов XX века, выражала идеи и образы, отличные от официальной культуры «хрущёвской эпохи». Это движение молодёжи и городской интеллигенции характеризовалось индивидуальным самовыражением, свободой высказывания
3. Современная авторская песня сочетает в себе элементы фольклора.
4. Широко употребление традиционных для фольклора народно-поэтических художественно-изобразительных средств в современной авторской песне

1. Введение………………………………………………………………3

2. Поэтика текстов русских народных песен…………………………6

4. Влияние фольклора на современную авторскую песню………..13

5. Заключение…………………………………………………………17

6. Литература………………………………………………………….18

МБОУ СОШ с.Большое Попово

НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ РАБОТА

ПО ЛИТЕРАТУРЕ

“ФОЛЬКЛОРНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ В СОВРЕМЕННОЙ АВТОРСКОЙ ПЕСНЕ”

Подготовила

ученица 7 б класса

Комарова А.

Руководитель:

учитель русского языка и литературы

Константинова Г.С.

2012 г.

Литература

1. Литературный энциклопедический словарь. – М. , Советская энциклопедия, 1987..
2. Н.И.Кравцов. Поэтика русских народных лирических песен.- М.,1974.
3. С.Г.Лазутин. Русские народные лирические песни, частушки и пословицы.- М.,1990.
4. Т.В. Попова. О песнях наших дней.- М., 1969.
5. Антология авторской песни. // Русская речь. - №№1-12. – 1990.

Ресурсы сети Интернет:

1. grushin. samara. ru - все о Грушинском фестивале авторской песни

2. www. bards. ru - все о бардах, биографии, тексты песен, аудиозаписи.

3. lib. ru/KSP/ - тексты песен с аккордами, аудиозаписи

6. bardz. by. ru – все о бардах, биографии, тексты песен, аудиозаписи.

7. http://www. bardic. ru/ - история, биографии, КСП и многое другое

8. www. mityaev. ru – сайт Олега Митяева.

Концепция развития древнерусского искусства на протяжении про­шедшего столетия не оставалась неизменной, и положению о последовательной адаптации византийского художественного наследия был противо­поставлен тезис о местных корнях. “Археологические исследования советских учёных позволили теперь, - пусть пока эскизно и лишь в общих чертах, - определить истоки русского искусства, восходящие к художественной культуре славянских племён и к искусству античного и скифского Причерноморья. Византийский вклад лёг на твёрдую почву крепких славянских художественных традиций, обусловивших решительную творческую переработку заносных греческих форм и своеобразие древней­ших памятников русского монументального искусства”, - утверждается в предисловии к Истории русского искусства, выходившей с 1953 г. . Более осмотрительную позицию занял в этом вопросе В. Н. Лазарев, на­писав: “Усвоить принципы византийского искусства стремились буквально во всех странах, но далеко не всем это было под силу. Киевская Русь сумела блестяще решить эту задачу. Она не только сделала византий­ское наследие своим достоянием, она дала ему глубокое творческое претворение, целиком подчинив тем новым задачам, которые стояли перед её художниками” . Национальный и социальный факторы постоянно подчёркивал Н. Н. Воронин, которому, в частности, принадлежат сле­дующие строки: “Господствующие феодальные верхи в основном держались византийских традиций, к которым они не раз обращались и позднее в борьбе за своё господство. Народные, национальные начала неизбежно вступали в противоречие с этой традицией, перерабатывая и изменяя её по-своему, что обусловило неповторимо русский характер уже древнейших памятников” . С этими голосами из ушедшей эпохи сегодня нет смысла полемизировать, о них скорее надо помнить как об отражающих опреде­лённую позицию исследователей.

На заре формирования христианского искусства средневековой Руси актуальной была прежде всего востребованность византийского художе­ственного наследия, утверждённого на эллинистических основах и во­бравшего в себя всё то лучшее, что отличало античную цивилизацию . Выстояв в борьбе с иконоборцами, это религиозное творчество оказалось тесно связанным с христологической догматикой, и его характер был, естественно, согласован с церковным учением об иконопочитании . Крещение Руси открыло путь к усвоению византийского образца как эталонного, без какой-либо альтернативы. Поэтому позволительно говорить об исключительной роли Византии в становлении художественной культуры Древней Руси .

В литературе особо было отмечено то обстоятельство, что Крещение Руси произошло в эпоху политического и экономического могущества, и это обеспечило ей приобщение к высоким достижениям византийской куль­туры, привлечение первоклассных мастеров, предопределившие путь дальнейшего развития искусства . В таком контексте легче понять изумляющий своей стремительностью взлёт иконописания, перенесённого на нов­ую почву, на которой до того существовали резко отличающиеся по сво­ей типологии местные славянские художественные традиции. Во многом всё приходилось начинать буквально “с чистого листа”. И путь учени­чества оказался трудным и неровным. Если признавать ранние художест­венно совершенные произведения принадлежащими местным творческим кадрам, то придётся говорить об их последовательной деградации, в чём трудно усмотреть естественный прогресс. Иконы ХII–ХIII вв., происхо­дящие из русских храмов, принципиально не отличаются от собственно византийских . Учитывая это, надо признать их греческими произведе­ниями либо заключить о постижении русскими иконописцами классических основ византийского художества: то и иное маловероятно по вполне объективным причинам. Средневековый Запад, издавна входивший в сопри­косновение с византийской традицией, оказался в состоянии лишь только приблизиться к ней . На что могла рассчитывать средневековая Русь?

В. Н. Лазарева занимал вопрос трансформации византийского насле­дия в русской живописи в ранний период её истории, и учёный мог от­метить, что, скажем, иконопись Новгорода ХII в. почти целиком находи­лась в орбите притяжения византийского искусства комниновского вре­мени, а уже в начале ХIII в. “появляется нечто такое, что было бы не­возможно для чисто византийского художника”. Сравнивая две иконы святителя Николая, константинопольскую в монастыре святой Екатерины на Синае и новгородскую из Новодевичьего монастыря в Москве (см. цветную вклейку, илл. 1), исследо­ватель пишет: “В греческой иконе, очень тонкой по исполнению, броса­ется в глаза строгая соразмерность частей лица, восходящая к далёким эллинистическим традициям. Эта соразмерность лишает образ экспрессии, накладывает на него отпечаток известной академичности. Совсем по-ино­му трактует лицо Николы новгородский художник. Непомерно вытянутая голова приобретает у него сплющенную форму, главное место отведено огромному лбу - средоточию мысли, прихотливо изогнутые брови обра­зуют острые углы, соотношение между отдельными частями лица утрачи­вает строгую пропорциональность византийской иконы, но зато общее выражение лица обретает бóльшую выразительность” . Эта икона зани­мает особое положение среди новгородских произведений, причём изо­бражение Николы по манере отличается от одновременных с ним изображе­ний на полях . Её исключительность в следовании весьма оригинальному византийскому образцу и вероятнее всего в деформации последнего, выз­ванной отсутствием у иконописца навыков, обусловленных тщательной профессиональной подготовкой. Отсюда отсутствие правильного рисунка и объёмной моделировки, усиление роли графической линии и локального цветового пятна. Подобные диспропорции с тенденцией к увеличению головы и кисти благословляющей руки в дальнейшем становятся наиболее заметными в каменной резьбе, следующей иконописным оригиналам .

Не надо думать, что народное осмысление иконописных образов на­иболее характерно именно для русской иконографической тра­диции. Ей предшествуют ранние восточнохристианские иконы, связываемые своим происхождением с монашеской средой, хранящиеся ныне в монастыре св. Екатерины на Синае . Они выдаются подобной деформацией класси­ческих форм и усилением графичности, порой напоминая скорее подцве­ченные рисунки пером, украшающие страницы рукописной книги, опять-таки отражающей эстетические вкусы тех же кругов . Отсюда можно сделать логический вывод относительно прогрессирующей демократизации иконописания. Этому должны были способствовать определённые истори­ческие факторы. Русско-византийские культурные связи оказались если и не совсем прерваны, то сильно ослаблены вследствие захвата Констан­тинополя крестоносцами в 1204 г. и татаро-монгольского нашествия. Реальное развитие сакрального ис­кусства было надолго приостановлено, и последствия происшедшего болезненно сказались в будущем .

Это будущее - новая эпоха, начинающаяся с конца ХIII в. и в основ­ном определяемая московской княжеской политикой, ведущей к превраще­нию Москвы не только в столицу обширного Русского государства, но и в религиозный центр Северо-Восточной Руси . Церковь же оказывалась наиболее деятельным проводником византийских воздействий в духовную культуру средневекового русского общества . Византийская иконопись ХIII в. весьма разнообразна по своему характеру, особенно продукция обслуживавших крестоносцев греческих мастерских . Кое-что из её образцов, хотя и с определённым запозданием, достигало русских земель, находя отклик у местных иконописцев .

События ХIII в. показали, что поколения русских иконописцев, усва­ивая христианскую иконографию в её византийском варианте, не прошли серьёзную профессиональную школу, отличавшую искусство греческих мас­теров. Поэтому они оказались обречёнными на копирование высоких образцов, и исключения бывали редки. Это трагическое положение обнаруживалось каждый раз, когда ослабевали связи с Византией: качественный уровень продукции резко понижался в сторону примитивизации художественных форм. Ярким томусвидетельством служат широко известные новгородские краснофонные иконы, происходящие из Крестцов . Здесь можно остано­вить внимание лишь на одной из них, более многофигурной, с изображением Спаса на престоле с избранными святыми (илл. 2). Византийский образ тронного Христа в иконографическом варианте ХII–ХIII вв. воспро­изведён без существенных отклонений, если не считать нарушения пропорций и трактовку отдельных деталей, в частности, драпировка одежд со струящимися складками уступает место системе контурных линий. Более определённо фольклорная трактовка проявляется в крупноголовых фигурах коротких пропорций, расположенных на полях иконы. Их состав явно от­ражает почитание этих святых . Поэтому типология иконописцу достаточно известна. И хотя иконография не нуждалась в упрощении, - худож­ник всё же обнаружил слабое представление о епископском облачении. Датируемая первой четвертью XIV в, икона Николы Зарайского с житиём из погоста Озерёво позволяет ещё нагляднее проследить развитие тех же тенденций . Композиции житийных клейм вызывают иллюзию сходства с романской живописью. Впрочем фольклоризации в русской иконописи порой подвергались и западные иконографические мотивы, о чём даёт представление, скажем, вологодская икона XIV в. с изображением Богоматери на престоле с предстоящими святителями Николой и Климентом . В сущности на фольклоризации иконописного образца возникло и разви­валось в течение целых столетий иконописание обширных северных земель по берегам Онежского озера . Иногда, как в случае с группой царских врат из новгородских провинций, даже успевала выработаться на местной почве своя яркая и устойчивая иконографическая традиция, отмеченная своеобразным осмыслением элитарного оригинала . Речь идёт о включении в схему наряду с Благовещением и Евангелистами многофигурной композиции Евхаристии с чертами бытовой трактовки.

Палеологовская эпоха в истории византийского искусства с ожив­лением византийско-русских церковных и культурных связей внесла много нового в иконописание Новгорода и Москвы . Прежде всего расширился иконографический репертуар, изменилась художественная характеристика. Однако при этом осталась практически неизжитой тенденция к архаиза­ции, что порой накладывало свой отпечаток и на восприятие новых, притом изысканных образцов. Создаётся впечатление, будто местные мастера смотрели на них как бы через призму традиционной выучки, тя­готевшей к прочно укоренившейся фольклоризации. Неудивительно, что житийные клейма новгородской иконы первой половины ХIV в. с изобра­жением Николы из погоста Любони скорее напоминают народную картину со всеми её характерными особенностями . Сообразно вкусам народной среды определён художественный строй иконы “Чудо Георгия о змие, с житиём” из бывшего собрания М. П. Погодина . Подобные произведения фольклорного типа образуют целое направление, отражающее своеобразие народных представлений в предельно доходчивой форме. Следует заметить здесь упрощение, но не радикальное изменение иконографической схемы.

“Новгородское искусство знаменует одну из высших точек в разви­тии древнерусской художественной культуры. Ему свойственны большая простота и выразительность, оно выдаётся своим народным характером, в нём нашли себе органическое претворение те многочисленные фольклор­ные мотивы, которые веками бытовали в народе и которые ни в одной другой школе не были столь широко использованы. Отсюда полнокров­ность новгородского искусства, отсюда же его крепость и почвенность”, - писал В. Н. Лазарев, оценивая вклад Новгорода в русское искусство . Правда, новгородская иконопись ХV в., особенно второй его половины, заметно эволюционирует, приближаясь к византинизирующему элитарному направлению, но северные провинции Новгорода по-прежнему сохраняют в течение весьма продолжительного времени ту бросающуюся в глаза фольклорную окраску, которая обычно отличает продукцию традиционного направления . Иногда эта окраска как бы непринуждённо наслаивается на новые, притом даже отчасти европеизированные модели. Сказывается вековой художественный контекст, а затем и воздействие старообряд­ческой среды. Всё это поддерживало пиетет по отношению к старине.

Однако нельзя сказать, что остаётся свободной от проникновения фольклорного элемента продукция иных иконописных центров, в том числе Пскова и Ростова . Псковские иконы, особенно ХIV–ХV вв., восприни­маются как результат осуществлённой на местной почве радикальной переработки привнесённых извне образцов как собственно византийского, так и византийско-запад­ного круга . Вероятно поэтому порой и можно ощутить отголоски романской художественной традиции. Всё это отчасти нивелировано фольклорным истолкованием образа, и здесь лучшим примером служит икона Спаса Вседержителя из Спасо-Елеазаровского монастыря. Упрощённость художественного решения присутствует и в других произведениях, иногда сумеречно-декоративных, и только в ХVI в. заметно стирается грань, отделявшая псковское мастерство от новгородского и московского. Нет уверенности в том, что сохранившиеся иконы адекватно отражают характер средневекового ростовского иконописания в целом . Но и на современной стадии изучения материала ясно, что наряду с элитарными произведениями были известны, если только не преобладали, образцы народного направления. Особенно впечатляет отно­сящаяся к этому кругу храмовая икона Троицы Ветхозаветной, выполнен­ная в 1360–1380-х гг. . Её отличает именно фольклорное истол­кование сюжета, проявляющееся как в упрощении форм и недостаточной согласованности фигур, так и в привнесении бытовых мотивов (илл. 3).

Фольклорный элемент оказывается почти неизменным спутником и мастеров различных русских иконописных центров, работающих на профес­сиональной основе. Широкое использование прорисей, выполненных опыт­ными рисовальщиками, не исключало различных отступлений и ошибок. Икона Спаса Вседержителя с Апостолами, конца ХIV – начала ХV в., локализуемая Ростовом, воспроизводит изысканный византийский оригинал второй половины XIV в. . При этом и в контурах изображений, и осо­бенно в моделировке объёмов заметны упрощения, отчётливо отражающие восприятие иконописцем образца. То же явление отражает и датируемая 1360-ми гг. двусторонняя икона с изображениями Спаса Вседержителя и Богоматери Одигитрии из Покровского монастыря в Суздале . Выполненная одновременно с ней, происходящая оттуда же храмовая икона Покрова примечательна не только как пример разработки многофигурной композиции указанного сюжета, но и в качестве свидетельства об эсте­тических вкусах тогдашних суздальских князей, чуждых особой утончен­ности . Из этого состояния русскую иконопись могло вывести лишь творчество таких крупных мастеров, как Феофан Грек и Андрей Рублёв.

Московская иконопись формировалась почти изначально с привлече­нием византийских мастеров, приглашённых митрополитом Феогностом (1338–1353). Её произведения в целом выделяются более сильными прояв­лениями аристократизма, чем продукция иных локальных художественных центров средневековой Руси . Правда, черты фольклоризации порой всё-таки проникали как в ранние произведения, так и в созданные в подмосковных монастырских мастерских. Совершенно иначе дело обстояло на территории, прилегающей к Твери. Воздействием фольклоризации отме­чены уже произведения ХIV–ХV вв., такие как икона архангела Михаила и царские врата с изображением двух святителей , но ещё более она усиливается в иконах деисусного чина середины ХV в. из собрания А. И. Анисимова . Икона Ипатия Гангрского с житиём, конца XV – первой половины ХVI в. , обнаруживает тенденции близкие творчеству мастеров новгородских провинций Русского Севера. Последние, как известно, широко адаптировали в привычном для них плане и самые элитарные иконописные образцы . Непосредственно элитарные произве­дения иконописи, разумеется, оседали преимущественно лишь в наиболее крупных северных монастырях .

В течение последнего столетия существования Византийской империи Константинополь, как и ранее, оказывал определяющее воздействие на характер иконописи православных славянских стран . В течение ближайших последующих десятилетий её развитие продолжалось скорее по инер­ции, пока не возник вопрос как о качественном уровне, так и, главное, о правильности изображений. В Москве он был поставлен на Стоглавом соборе 1551 г., обнаружившем серьёзную обеспокоенность состоянием иконописания и рекомендовавшем введение лицевых иконописных подлин­ников . Всё это можно понять, особенно исходя из опыта существова­ния в поствизантийский период иконописания белорусско-украинского региона в условиях активной католической экспансии и практически отсутствующей православной аристократии . Потенциальные заказчики икон представляли духовенство, мещанство и сельские церковные общины. Да и в самой Москве трудно было не уловить проникновение в иконогра­фию западных сюжетов, обязанных большей частью продукции итало-греческих мастерских . Позже это обстоятельство в значительной мере усыпит бдительность и русских старообрядцев . Между тем, несмотря на все предпринятые меры, европеизация и фольклоризация традиционной иконописи продолжались, особенно с распространением гравюры, и успехи их явно зависели от социальной среды . В этом плане показательна происходящая из Флоровской часовни в дер. Пасмурово икона Чуда о Флоре и Лавре, написанная Исаакием Григорьевым в 1603 г. (илл. 4). Это образец творчества монастырских крестьян-иконописцев Пошехонья. Традиционная иконографическая схема усложнена за счёт включения архитектурного фона и увеличения количества лошадей.

“Общий характер искусства ХVII в., - писал Л. А. Успенский, - отмеченный утратой основных свойств великого искусства предыдущих эпох, был результатом того духовного упадка и тех исторических предпосылок, которые определились в ХVI в. И интерес к русскому искусству в других православных странах был вызван не только замиранием художественной жизни под турецким владычеством, но и определённым созвучием в понимании церковного искусства в отношении к нему, которые возникли под воздействием обстоятельств, сложившихся в эту эпоху на путях Православия” . Одним из отмеченных обстоятельств, несомненно, была европеизация сакрального искусства византийской традиции, проходившая постепенно, исподволь, и обращавшая на себя внимание в случаях наиболее радикальных новшеств. Стоит хотя бы вспомнить о взглядах на современную ему русскую иконопись протопопа Аввакума . Фольклоризация осталась как бы в тени полемики, поскольку не затрагивала иконографических основ и лишь давала им отчасти бытовое толкование, особенно в северных произведениях .

Положение в характере фольклоризации заметно усложняется во второй половине ХVII в. при взаимодействии с украинской и белорусской иконографическими традициями и притоком иноземных мастеров . Здесь тяжесть проблемы скорее переносится в плоскость международных куль­турных отношений. Традиционная иконопись не исчезает, но в общест­венном сознании как бы отодвигается на дальний план, удерживаясь прежде всего в провинциально-монастырской и старообрядческой среде. Это творчество становится преимущественно уделом народных мастеров, оказавшихся, таким образом, призванными ещё долго хранить заветы средневековой Руси.

Воронин Н. Н. Итоги развития древнерусского искусства // История русского искусства. Т. IV. М., 1959. C. 616.

Айналов Д. В. Эллинистические основы византийского искусства. Исследования в области истории ранневизантийского искусства. СПб., 1900; Grabar A. Christian Iconography. A Study of its Origins. Princeton, 1968; Kitzinger E. Byzantine Art in the Making. Main lines of stylistic development in Mediterranean Art 3rd–7th Century. Cambridge, 1977.

Пуцко В. Г. Византия и становление искусства Киевской Руси // Южная Pyсь и Византия. Сборник научных трудов. Киев, 1991. С. 79–99.

Грабар А. Н. Крещение Руси в истории искусства // Владимирский сборник в память 950-летия крещения Руси. Белград, 1938. С. 73–88; Он же. Светское изобразительное искусство домонгольской Руси и “Слово о полку Игореве” // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. ХVIII. M.; Л., 1962. С. 233–271.

Velmans T. Rayonnement de l’icone au XII е et аu début du XIIIe siècle // XVe Congrès International d’études byzantines. Rapports et co-rapports. III. Art et archéologic. Athènes, 1976. P. 195–227. Pl. XLI–LI; Пуцко В. Икона в домонгольской Руси // Icone und frühes Tafelbild; Halle. 1988. C. 87–116.

Лазарев В. Н. Византия и древнерусское искусство // Лазарев В. Н. Византийское и древнерусское искусство. Статьи и материалы. М., 1978. С. 220.

Государственная Третьяковская галерея. Каталог собрания. Т. I: Древнерусское искусство X – начала ХV веков. М., 1995. С. 54– 57. № 9.

Пуцко В. Г. Русские иконы святителя Николая по данным мелкой каменной пластики ХIII–ХV веков // Почитание святителя Николая Чудо­творца и его отражение в фольклоре, письменности и искусстве. М., 2007. С. 121–131.

Пуцко В. Г. Сакральное искусство Руси перед монголо-татарским нашествием: результаты и перспективы развития // Проблемы славяно­ведения. Вып. 7. Брянск, 2005. С. 3–10.

Пуцко В. Г. Церковь и рецепции византийской духовной культуры в русском обществе ХI–ХV вв. // Проблемы славяноведения. Вып. 10. Брянск, 2008. С. 9–19.

Xyngopoulos A. Icones du XIII e siècle en Grece // L’art byzantin du XIII е siècle. Symposium de Sopoćani. 1965. Beograd, 1967. P. 75–82; Weitzmann K. Thirteenth Century Сrusаder Icons on Mount Sinai // The Art Bulletin. Vol. XLV. 1963. P. 179–203; Он же . Icon Painting in the Crusader Kingdom // Dumbarton Oaks Washington. 1966. P. 49–83; Byzantium. Faith and Power (1261–1557). New York, 2004. P. 341–381.

Пуцко В . Крестоносцы и западные тенденции в искусстве Руси ХII – начала XIV в. // Actes du XV e Congrćès International d’études byzantines. Athènes–1976. T. II; Art et archeology. Communications. Athènes, 1981. C. 953–972.

Порфиридов Н. Г. Два произведения новгородской станковой живописи XIII века // Древнерусское искусство. Художественная культура Новгорода. М., 1968. С. 140–144; Смирнова Э. С. Живопись Великого Новгорода. Середина ХIII – начало ХV века. М., 1976. С. 35–46, 157–165.

Богатырёва Ирина Сергеевна

писатель, член Союза писателей Москвы и Пен клуба, магистрант Центра типологии и семиотики фольклора РГГУ

В настоящей статье рассказывается о фольклорных элементах, присутствующих в современной русской новеллистике, а именно: сказочные мотивы и архитектоника в современной детской литературе, мотивы городских легенд, детских страшилок, быличек и т.д., народных песен, мифологии разных народов, которая может быть показана либо "взглядом снаружи ", либо "взглядом изнутри". В статье приведены примеры анализа некоторых романов современных русских авторов, опубликованные в 2008-2015 гг.

Эта статья представляет из себя конспект доклада, прочитанного в рамках Международного круглого стола "Современная литература: точки пересечения" в Институте художественного образования и культурологи РАО, и является введением в тему, которая сама по себе требует не только более подробной разработки, но и постоянного мониторинга. Ибо "современная литература" – это поток, изменения в котором происходят постоянно, так что даже те тексты, что публиковались в предыдущем десятилетии, являются отражением иных процессов, нежели происходят сейчас. Поэтому по моему мнению, для истинно увлечённого исследователя анализ каких-либо процессов в текущей литературе не может быть завершён никогда и рискует превратиться в постоянное отслеживание и фиксацию тех или иных изменений. Так что данная статья не претендует на какую-либо полноту или объективность картины, а может быть названа дайджестом тех мотивов и элементов фольклора, которые попадают в тексты, знакомые автору этого исследования по публикациям последних лет.

Разумеется, обогащение литературы фольклорными элементами происходит всегда, в этом нет чего-то необычного или принципиально нового: собственно, литература во многом выросла из фольклора и не прерывает этого контакта до наших дней. Заимствования бывают прямые и опосредованные, порой явленные в виде цитат или же улавливаемые только на уровне вдохновляющих мотивов. Цели, ради которых авторы обращаются к фольклорному наследию, бывают разными, но главной, как я вижу, является подсознательное желание писателей найти опору в апробированном временем и подтверждённым традицией материале. Кроме того, читателю это упрощает процесс вхождения в новый текст, знакомство с новым художественным миром: видя знакомых персонажей, узнавая сюжеты, даже просто интуитивно предчувствуя жанровые законы, он преодолевает первый порог знакомства, что гарантирует лояльность к тексту в дальнейшем.

Поэтому – и по ряду других причин – современные авторы любят черпать вдохновение в фольклоре, но, как я подчёркивала выше, само по себе это нельзя назвать тенденцией. Анализа, на мой взгляд, заслуживает другое: что именно из фольклора попадает в литературу (сюжеты, персонажи, мотивный и типологический состав и т.д.), каким образом происходит внедрение этих элементов в текст, с какой целью и результатом и можно ли за этим уловить нечто общее. Как мне кажется, здесь уже можно проследить некие тенденции, характеризующие современную литературу, причём свои для разных жанров.

Конечно, когда мы говорим о фольклорном происхождении, на ум в первую очередь приходит детская литература и особенно – сказки. В фольклоре этот жанр особенно хорошо изучен, но и в художественной литературе он очень популярен по сей день. Однако если мы постараемся провести беглый анализ текстов, написанных в этом жанре в последние годы, мы неожиданно обнаружим, что прямого совпадения с фольклорной сказкой у современной литературной сказки не так-то много. Что можно счесть за главное, жанрообразующее начало для фольклорной сказки? В первую очередь, это функциональность сюжетного построения. Как известно из знаменитых постулатов В. Проппа, фольклорная сказка строится таким образом, что нам не важны персонажи как таковые с их характерными особенностями и индивидуальными чертами, а гораздо более важно то, что они делают и как себя ведут. Состав персонажей и их ролей в классической фольклорной сказке тоже хорошо изучен, как и мотивный состав, закреплённый за каждым из них. Более того, если мы вдумаемся, то обнаружим, что в нашем восприятии именно мотивный состав превращается в характеристику персонажа: нигде в сказках вы не найдёте указаний на то, как выглядел Кощей Бессмертный, злой он или добрый, однако мы воспринимаем его как отрицательного персонажа в соответствии с поступками и ролью протагониста по отношению к главному герою. Хорошо изучено и формальное устройство сказочного повествования: традиционные речевые зачины, концовки и медиальные формулы, ритмизированные вставки и др. элементы, помогающие устной передаче, запоминанию и рассказыванию текста.

Конечно, типичная фольклорная сказка бытовала устно, и это объясняет все перечисленные особенности, а кроме того – её предельную фиксацию на сюжете: именно сюжет делает сказку, во-первых, интересной, во-вторых, динамичной и лёгкой для восприятия. Представьте сами: если вы будете пересказывать содержание какого-либо фильма, на чём вы сделаете акцент – на психологическом обосновании действий героев или на событиях, которые происходили на экране? Сказка – это тоже своеобразный пересказ событий: именно её предельная действенность обеспечила жанру долгую жизнь, тогда как психология персонажей, как и витиеватый язык повествования всегда оставались на совести рассказчика, более или менее талантливого в своём деле.

Однако если прочесть достаточное количество современных литературных сказок, легко заметить такую тенденцию: сюжет как основа не является превалирующим, он заменяется описаниями, изобретением необычных персонажей или миров, а также психологией и обоснованием поведения героев. По сути, современная сказка так же сложна для пересказа, как и текст любого другого жанра, вне зависимости, на какой возраст читателя она рассчитана. Можно сказать, что она дрейфует в сторону психологической прозы, и это главное, что отличает современную литературную сказку от фольклорной. Как это ни странно, но функциональность сюжета – эта основа сказки как таковой – почти не попадает в современную литературную сказку. Однако с удовольствием заимствуются все внешние, формальные маркеры жанра: типичные персонажи (тот же Кощей Бессмертный, баба Яга, Иван Царевич и др.), словесные формулы, сам сказочный антураж и стилистика. Кроме того, не редки случаи, когда автор, смутно понимая, что у разного фольклорного материала разная природа, а значит, и разная сфера бытования, добавляет в сказку персонажей таких жанров, какие в традиции ни при каких обстоятельствах не могли бы встретиться в рамках одного текста: например, лешие, языческие боги, потусторонние существа других национальностей... Стоит ли говорить, что результат в таких случаях получается более чем сомнительный.

Готовясь к этому докладу, я поняла, что найти пример хорошей литературной сказки очень непросто. И всё-таки в качестве иллюстрации могу привести текст А. Олейникова «История рыцаря Эльтарта, или Сказки синего леса» (2015 г.). Сам по себе материал, на котором выстраивается повествование, нельзя назвать традиционным: персонажи этой сказки либо вымышленные, либо взяты из разных европейских мифологических традиций. То же касается в целом художественного мира текста. Однако хорошее знание фольклорных законов позволяет автору создавать оригинальный, но крепко сшитый текст: здесь есть и яркие персонажи со своим мотивным составом, чьи действия обусловлены сюжетной необходимостью, а не психологизмом, и продуманный функциональный сюжет (горе, постигающее героя в самом начале, требует разрешения и становится движущим мотивом его путешествия), на пути его сопровождают и помощники, и антогонисты, – одним словом, классический набор ролей. Всё это сближает текст с фольклорными прототипами.

Однако не только детская литература обогащается фольклорными элементами. И не только сказки становятся их источниками. Другими набирающими популярность в наше время жанрами фольклора, питающими литературу, становятся былички, детские страшилки, городские легенды, - все те тексты, чью прагматику можно определить как намеренное создание эмоционального напряжения, стремление напугать слушателя (читателя), а также передать информацию о персонажах актуальной мифологии – домовых, леших, русалках, барабашках, НЛО и проч., их повадках, контактах с человеком и способах общения с ними. Если говорить об элементах, попадающих из этих текстов в литературу, так это в первую очередь названная прагматическая особенность – испуг, эмоциональное напряжение с разными целями и разными путями разрешения. Остальное – сами персонажи актуальной мифологии, мотивы, сюжеты и т.д., - также переходит в литературу, но уже не так часто, а главное, не всегда с теми же функциями.

Как видно из беглого обзора заимствуемых элементов, в данном случае у авторов остаётся большая свобода: беря одни элементы, они могут игнорировать другие, и всё равно давать читателю понять, с какими фольклорными источниками он имеет дело. Не сложно догадаться также, о каких жанрах литературы идёт речь: в первую очередь это фантастика, фентэзи, хоррор... На первый взгляд кажется, что сам по себе этот материл диктует авторам, обращающимся к нему, строгие жанровые законы, однако, как станет видно ниже, при умелой работе с ним авторы могут уходить от жёстких жанровых форм (т.н. формульной литературы ) и чувствовать себя художественно раскрепощёнными. Таким образом, эти элементы попадают в переходные между коммерческими и некоммерческими жанрами тексты. Так, к примеру, очень свободно чувствует себя М. Галина в романе «Автохтоны» (2015 г.), насыщая свой текст городскими легендами некоего реального украинского города, порой с очень конкретной географической привязкой (или стилизуя текст под аналогичные устные примеры), актуализируя персонажей европейской мифологии, создавая необходимую эмоциональную среду – мистическую, напряжённую, таинственную – и в то же время, не уходя в жёсткую жанровую форму. С другой стороны Н. Измайлов пишет дилогию (позиционирующуюся как романы для подростков) «Убыр» (2013 г.) и «Никто не умрёт» (2015 г.) в жанре, очень близком классическому хоррору, наполняя текст национальным колоритом не только за счёт языка, но и за счёт актуальной татарской мифологии и самого построения сюжета, близкому к волшебной сказке в трактовке В. Проппа как истории обряда инициации подростков. Как мы видим, данный фольклорный материал даёт авторам широкие художественные возможности.

Редким фольклорным жанром, попадающим в художественную литературу, является народная песня. Собственно, мне известен только один пример работы с этим материалом не в качестве источника для цитирования, а как источник заимствования, однако он настолько яркий, что заслуживает отдельного упоминания: это роман А. Иванова «Ненастье» (2016 г.). Автор, не чуждый ни формульным повествованиям, ни фольклорному багажу вообще, в этом романе нашёл нетривиальный путь для создания узнаваемой русским читателем художественной реальности: весь текст – и корпус главных персонажей, и сюжет, и даже хронотоп – составлен с опорой на русские народные песни разных жанров (баллады, романсы, исторические, лирические, разбойничьи и др. песни), на их мотивный состав и образный ряд. Я не буду углубляться в анализ романа с этой точки зрения, ему посвящена моя отдельную статью , хочу лишь сказать, что такая работа с фольклорным материалом, даже если она не была проделана автором намеренно, а стала результатом его попытки найти нечто архетипическое в русском характере, достигла цели: мир романа узнаваем, а к персонажам сразу устанавливается нужное эмоциональное отношение.

Наконец, самым обширным – и самым, пожалуй, нелитературным жанром фольклора, проникающим в современную литературу, является мифология. Почему, собственно, нелитературным? Потому что сама по себе мифология базируется не только и не столько на текстах. В культуре она может быть явлена и невербально, в виде узоров на одежде, бытовом поведении, культурных кодов; поверья и мифологические представления могут быть не оформлены текстуально, но являть собой багаж общего знания, доступного представителям той или иной культуры. Поэтому автор, черпающий вдохновение в той или иной мифологии, может поступать двумя способами: с одной стороны, воссоздавать с помощью художественных средств традицию, социальное устройство и в целом мировоззрение людей, зная их мифологию; с другой стороны, воссоздавать мифологию на основе материала культуры. Кроме того, не обязательно такие базисные явления, как мировоззрение или социальное устройство могут становиться предметом интереса современных авторов. Порой в текст попадают отдельные мифологические элементы в виде конструктов, образов, базовых идей или систем, они ложатся не в основу текста, а представляют из себя важную художественную деталь, символ, аллюзию и т.д., открывая диалог с другими текстами и расширяя границы текста как такового.

Подобные случаи не редки, наверняка, многие с ними знакомы. В качестве примера такой работы с мифологическим материалом в сугубо реалистичном (с историческими отсылками) тексте хочу назвать роман Л. Юзефовича «Журавли и карлики» (2008 г.). В нём можно обнаружить два типичных мифологических мотива. Первый – это двойничество и связанный с ним мотив самозванничества, известный по мировому фольклору в разных жанрах, от сказок до быличек (если самозванцем назвать лешего, выдающего себя за человека). Второй, чуть менее очевидный, но ставший основой художественного ряда романа, – это образ трикстера, базовый для мирового фольклора и мифологии разных народов, его поведение, выводящее из равновесия других персонажей, сама по себе его жизнь с риском, авантюрами, контактом с иным миром настолько, что даже смерти он у итоге становится не доступен. Таким образом, главный герой романа, Жохов, продолжает линию других литературных трикстеров, от Тиля Уленшпигеля до Остапа Бендера.

Если же мы обратимся к собственно мифологии и текстам, написанным с опорой на этот материал, то обнаружим, что авторский взгляд может быть обращён на него двумя способами: помещён внутрь традиции, а также находиться снаружи, вне описываемого мира. Существенная разница при этом будет в том, в каком свете предстанет та или иная мифология и порождённая ею культура: как своя, понятная и привлекательная, или же чуждая, неприятная и отталкивающая. Такая разница в подходах известна по антропологическим исследованиям, в которых изначально существуют две тенденции в описании культур: с попытками понять её или сравнением с известной, т.е. собственной (в таком случае чужая культура всегда проигрывает).

Этот "взгляд снаружи" транслируется в литературе, когда автор желает создать образ "отсталого" народа. Даже если текст не ангажирован, "взгляд снаружи" не добавит читателю понимания и эмпатии к героям. В качестве примера можно вспомнить уже упомянутого А. Иванова с его ранними романами "Сердце пармы" (2003 г.) и "Золото бунта" (2005 г.), где традиционные уральские культуры поданы с точки зрения стороннего наблюдателя, и показаны только их внешние элементы и атрибуты сакрального – шаманские камлания, ритуализированное поведение, фигурки-фетиши и т.д., что не приближает читателя к пониманию этих культур и не создаёт представления об их мифологии.

Другой вариант, "взгляд изнутри", позволяет автору показать мифологию того или иного народа во всей полноте, даже обладая минимум знаний о внешних её проявлениях, ритуалах и системе взаимоотношений внутри общества. Сам по себе приём погружения позволяет автору войти самому и впустить читателя в мир людей, чья культура далека, непонятна, но благодаря этому подходу не требует перевода – она становится интуитивно доступна. Из текстов, где такой порог погружения в чуждую мифологию был пройден, могу назвать роман А. Григоренко "Мэбэт" (2011 г.), основанный на ненецкой мифологии, а также мой роман "Кадын" (2015 г.) о скифах Алтая. Оба текста написаны на разном материале: этнографическом и археологическом, поэтому степень художественного допущения в них разная. Однако и тот, и другой написаны с погружением в чужую культуру и позволяют не только узнать о быте, жизни и социальном устройстве общества, но главное – проникнуть в их мифологическое представление, почувствовать другой образ мышления, отличный от мышления современного городского человека, и понять, что в жизни людей могло стать основой для тех или иных мифологических мотивов, и наоборот – породило поведенческие паттерны с основой на мифологическом представлении.

Конечно, представленный анализ достаточно беглый и не претендует на полноту освещения ситуации – для этого требуется более обширная работа. Однако я надеюсь, что мне удалось показать тенденции в современной литературе, очевидные мне самой не только как фольклористу, но и как профессиональному читателю, и статья поможет всем желающим настроить свою читательскую оптику в новом ключе и более ясно различать элементы фольклора в современной русской литературе.

1. В. Пропп. Морфология сказки. М., 1969

2. В. Пропп. Исторические корни волшебной сказки. Л., 1986.

3. Дж. Кавелти. "Приключение, тайна и любовная история: формульные повествования как искусство и популярная культура", 1976.

4. И. Богатырёва. "Фольклорные мотивы как конструкты узнаваемой реальности". – "Октябрь", 2017, 4.

5. А. Олейников. «История рыцаря Эльтарта, или Сказки синего леса». М., 2015 г.

6. М. Галина «Автохтоны». М., 2015 г.

7. Н. Измайлов. «Убыр». СПб., 2013 г.

8. Н. Измайлов. «Никто не умрёт». СПб., 2015 г.

9. А. Иванов. «Ненастье». М., 2016 г.

10. Л. Юзефович. «Журавли и карлики». М., 2008 г.

11. А. Иванов. "Сердце пармы". М., 2003 г.

12. А. Иванов. "Золото бунта". М., 2005 г.

13. А. Григоренко. "Мэбэт". М., 2011 г.

14. И. Богатырёва. "Кадын". М., 2015 г.